Вечный порт с именем Юность. Владимир Казаков

лома, собрали каждый невзорвавшийся патрончик, унесли помятые консервные банки с тушенкой и омлетом.

      – Ты утверждаешь, Владимир, что буксировщик отцепил тебя далеко от цели? Так ли?

      – Трос болтался под планером. При посадке я им зацепился за деревья и чуть не разбился.

      – Ну, а представим такую картину: взрыв около самолета. Осколок режет трос или бьет по замку. Непроизвольная отцепка, и ты летишь с тросом под фюзеляжем. А?

      – Рядом с нами ничего не взрывалось. Ближе трехсот метров ни одной вспышки!

      – Триста для осколка не расстояние – летают и дальше. А оторваться в этой кутерьме ты не мог? Может, понервничал, упустил из вида самолет, допустил большой провис троса, а потом рывок… А?

      – Вы, товарищ майор, сомневаетесь в достоверности моего донесения? Я неправильно написал?

      Маркин задумался, медленно скатывал в трубочку лист исписанной бумаги, опомнившись, развернул, разгладил его.

      – Понимаешь, Владимир, с твоей точки зрения, может быть, все правильно, но факты – упрямая вещь. Давай представим, что мы поверили тебе. Значит, офицер Костюхин – трус! Даже больше – предатель, дезертир с поля боя! Его расстреляют. Вдумайся в это слово… Был – и нет человека. И если бы это касалось только его… Понимаешь? У него есть отец, мать… жена, теперь… может быть, дети. Достаточно ли у нас для приговора оснований? Только твой рассказ. А на его стороне факты.

      – Какие же, товарищ майор?

      – Он привез и сдал кусок перебитого троса с кольцом от самолета. Вот и получается: прав ты, что садился с тросом, прав и он. Он не отцеплял планер. Трос разрублен осколком или порван при резком выборе слабины.

      – Если факт отцепки подтвердится, Костюхина расстреляют?

      – Нет факта – нет и разговора.

      – Хорошо, товарищ майор, я подумаю и, может быть, пересмотрю свой рапорт. Может быть, мне показалось… Вопрос можно? Вы сказали: расстреляют – и нет человека! А предатель… имеет право на существование?

      Маркин с интересом посмотрел на Донскова. Он не убедил парня. Что-то тот не договаривает. Знает и не говорит. Глазищи уставил прямо, прячет в них усмешечку или еще черт знает что.

      – Вопрос праздный.

      – Для меня нет, товарищ майор.

      – В мирное время мы пытаемся перевоспитывать даже преступников. Сейчас мы не можем позволить этого. Ты понял?

      – Да… Но бывает, сам преступник пересматривает свои поступки, жизнь…

      – Бывает, Владимир, бывает, – рассеянно ответил Маркин. – Бывает, дружок, да очень уж редко… Как мать-то? Небось ожила после весточки из лесов? Привет ей, привет! Ты знаешь, что вашему отряду присвоили звание гвардейского? То-то! Ну будь здоров, гвардии сержант Донсков! Иди, хороший мой, иди! Пофилософствуем потом, после войны.

      Полный, тяжелый Маркин с трудом приподнялся, протянул руку…

      Разговор на волнующую тему Владимир продолжил с матерью. Ей и отцу