Бэзил Хоу. Наши перспективы (сборник). Гилберт Честертон

вы отведете лодку домой?

      – Не уверен, – отвечал он. – Скорее это она отвезет меня. Подозреваю, мы будем везти друг друга по очереди, как человек и осел. Под человеком я разумею лодку, конечно же. Думаю, – добавил он, отталкивая лодку от берега, – нам стоит действовать, как подобает подлинным мореходам. А потому должен попросить, если вас это не затруднит, отставить разговоры и свистать наверх всех, кого послало нам Провидение. Если это не слишком противоречит вашим планам, было бы неплохо, насколько это возможно, травить помалу. Сам я периодически травлю, и обычно как раз помалу. Страшно подумать, как часто я этим занимаюсь…

      Так, болтая о чем попало, лишь бы спутница не заметила, что к ней вернулась ее прежняя веселость, он предоставил лодке двигаться по течению, пока наконец не смог взяться за весла. Повисла небольшая пауза, и они сидели, в молчании глядя друг на друга. Гертруда видела перед собой темную сухопарую фигуру, мрачную и настороженную, точно хищная птица, на фоне сверкающих отмелей и гаснущего заката, а Хоу – диковатую девушку с разгоряченным лицом, залитым теплым светом заходящего солнца. Гертруда сидела, наполовину свесившись через борт лодки. Он с удивлением заметил, какой тонкой и хрупкой она была. Трудно было представить себе более разительный контраст, глядя на эту бойкую и странную дикарку с ее стихийными порывами и неистовым самолюбием и ее спутника, строгого, спокойного, элегантного молодого человека, примечательного разве что сдержанным дружелюбием и странноватым чувством юмора. Но они были похожи тем, что оба таили в себе загадку, и никто до сих пор не подобрал ключ к их подлинной натуре. Даже сидя в лодке, они продолжали приглядываться друг к другу.

      Когда они двинулись по течению реки, Гертруда наконец сказала:

      – По-моему, это очень любезно с вашей стороны, мистер Хоу, отвести лодку домой.

      – Как я уже отметил, – сказал он, подворачивая манжеты, – это любезно скорее с ее стороны.

      Он взялся за весла и стал орудовать ими в блекнущем свете угасающего дня. После минутного молчания Гертруда заговорила снова, задумчиво, но по-прежнему резко:

      – Что вы думаете о мистере Флери, мистер Хоу?

      В ее вопросе слышалось любопытство, но обращено оно было не на Люсьена, а на ее собеседника. Он ответил не задумываясь:

      – Наш кузен из Флери – средоточие множества ослепительных добродетелей. Единственное, что меня в нем расстраивает, так это его совершеннейшая бесхребетность: поднимите его руку, задайте ей определенное положение, и она послушается вас, а стоит вам ее уронить, все придется проделывать заново. Разве возможно всерьез иметь дело с человеком, который настолько не в ладах с самим собой? По отдельности все в нем мило, а в целое не соберешь.

      Это было далеко не все, что раздражало рассудочного до мозга костей Хоу в Люсьене и его сестре, но большего он и не собирался никому рассказывать. Он не испытывал священной дрожи пророка, обличающего людские пороки, и не хотел изображать ничего подобного. Кузена