Темный ангел одиночества. Инна Бачинская

Он мечтательно вздыхает. – Рассказала, что окончила школу при монастыре, потом институт и теперь преподает географию и историю в католическом лицее. А лицей этот – закрытое учебное заведение, и вся жизнь ее проходит вдали от мира. И так мне ее жалко стало, не передать. А кухня тесная, двоим повернуться ну просто негде… Руки наши все время соприкасаются… Она краснеет и смущается… Да и я, признаться вам… – Лешка сконфуженно замолкает. – Признаться, чувствую что-то не то… Опомнись, Добродеев! – говорю я себе. Она же монахиня! Мы с ней нет-нет, да и встретимся глазами, и как будто искра проскакивает. Налил я всем вина красного, по чуть-чуть, хотя вино для итальянцев все равно что для нас вода, там даже дети пьют…

      За встречу, говорю. Салют! «За встречу», – отвечает она тихо. Выпили. Девчушки раскраснелись, аппетит у них, как у молодых зверушек, – глотают, почти не жуя. Учительница им замечание сделала, напомнила о манерах. После обеда малышки расположились на диване, учительница в кресле, и я им спел несколько итальянских песен. И в том числе мою любимую – «О sole mio».

      Леша негромко запел низким приятным голосом. Нина захлопала.

      – Ну а дальше? – спросила Лола. – Ты ее хоть…

      – Ребята, у кого рюмки пустые? – поспешно вмешалась Нина.

      – Дальше… Дальше девочки задремали, а мы с ней еще долго сидели, сначала разговаривали, потом молча… Знаете, бывает, чувствуешь, что встретил родственную душу, и не важно, на каком языке она говорит, где живет. И так мне горько стало, что через час-другой мы расстанемся навсегда! – В голосе Леши зазвучали трагические нотки. – И она, вижу, чувствует то же самое. Потом подходит ко мне, Альоша, говорит… Я им, конечно, рассказал, что никакой я не итальянец! Альоша, говорит и кладет руки мне на плечи… глазищи черные, бездонные… губы кусает…

      Лола пихает меня в бок острым локтем – звякают браслеты. Кто-то умный сказал, что лучшая история – недосказанная история. Мы молчим. Лицо у Леши печальное и строгое. Перед мысленным взором его очаровательная сценка: он, сильный, мужественный, и прекрасная итальянка, в глазах слезы… Он целует ее тонкие пальцы… убирает ее руки со своих плеч: «Не надо, нельзя…»

      Лола снова фыркнула, щелкнула зажигалкой.

      – Курить можно? – Она обводит взглядом гостей. – Как ее звали, хоть помнишь? Романтик ты наш!

      Леша открывает рот, происходит небольшая заминка.

      – Кьяра! – говорит он наконец.

      Лола фыркает.

      – Кьяра, Мьяра, Пьяра… свисти больше, Добродеев! И вообще, я не верю в любовь, слышишь, Добродеев? Какая, к черту, любовь при нашем жизненном темпе? Все хип-хап, на ходу, перепихнулись – и гуд бай! Всем все до лампочки! И не надо тут заливать.

      – Лола, ты не права. Прекрасная история! – Нина погладила Лешку по щеке. – Спасибо, Лешенька.

      Леша поцеловал ей руку. Юрий смотрел на меня в упор, без улыбки, исподлобья. Мы делали вид, что незнакомы, что было