Вакансия третьего мужа. Людмила Зарецкая

национального киднеппинга

      60 дней до выборов

      Белка была чудо как хороша. Крупная, с большим пушистым хвостом. И доверчивая. Она охотно спустилась по стволу сосны, привлеченная кедровыми орешками, которые Фомин высыпал себе на ладонь. Хорошо, что в бардачке машины завалялся пакетик с орешками. Фомин любил закусывать ими коньяк и возил с собой вместе с плоской металлической фляжкой. Пить в последнее время было катастрофически некогда, а орехи вот пригодились.

      Юлька, затаив дыхание, ждала, пока рыжая беличья мордочка осторожно приблизится к широкой ладони Фомина.

      – Папочка, – прошептала она, – только не спугни!

      Фомин подумал, что его обожаемая дочка похожа на бельчонка. Рыжие непокорные кудряшки, тонкий носик, острый подбородок и взгляд, такой же доверчивый, как сейчас у белки. Вот так приманит кто-нибудь золотыми орехами… А вдруг обидит? И не уследишь ведь…

      Он вдруг почувствовал, что ему нечем дышать. За последний месяц Егор так устал, что иногда ему казалось, что он упадет на ходу и умрет, как старый конь в борозде. Встречи с избирателями, которые он проводил по две на день, отнимали все силы. Приходилось улыбаться, слушать, отвечать на вопросы, излучать уверенность в себе, оптимизм и бесстрашие.

      Он знал, что со всех таких встреч уходит победителем, унося хороший привесок к рейтингу. Однако платой за это было полное эмоциональное истощение. Толпа, даже благожелательно настроенная, оставалась толпой, а значит, энергетическим вампиром, высасывающим не только силы, но и, как казалось Егору, саму душу.

      О встречах приходилось сначала договариваться. Предупрежденные городской администрацией руководители коллективов пускать не хотели. Где-то на помощь приходили обширные личные знакомства Котляревского, где-то срабатывало знаменитое фоминское обаяние, жертвой которого особенно охотно падали заведующие детских садов. Где-то необходим был звонок Стрелецкого, отказывать которому не хотели, а может, и не могли. Где-то брал нахрапом Костя Скахин. В общем, со скрипом, но встречи все-таки получались, и к вечеру каждого дня Фомин приезжал домой выжатый как лимон.

      Неприятностей тоже хватало. Сразу после подачи официального уведомления в избирком его исключили из партии. За нарушение партийной дисциплины – так было сказано в решении пленума. Это был последний сожженный мост, и Егор еще недели две потом чувствовал за спиной треск горящего дерева и стойкий запах гари. Его карьера, его прошлая жизнь на глазах превращалась в пепел, и оставалось только надеяться, что он, подобно птице Фениксу, сможет возродиться из этого пепла без особых потерь.

      После истории с Катерининой курткой явного криминала больше не происходило.

      «И на том спасибо», – мрачно думал Фомин, на всякий случай застраховавший квартиру, обе машины – свою и Катину, – а заодно, втайне ото всех, еще и свою жизнь.

      Сегодня была суббота, но Фомин уже давно забыл, чем выходные