Мать сыра земля. Ольга Денисова

Моргот? – поинтересовался внимательный Бублик – больше никто не заметил, что себе Моргот не взял ничего.

      – Я этого дерьма не ем, – он поморщился и спросил у девушки: – А выпить у вас нечего?

      – К сожалению, только безалкогольные напитки, – ее широкий оскал изобразил улыбку.

      – Не надо мне так улыбаться, я никому не скажу, что вы не были со мной приветливы, – Моргот кинул на стойку несколько скомканных купюр и добавил мелочи, порывшись в кармане.

      Мы пировали, сидя за блестящим столиком: шурша льдом, сосали колу через полосатые соломинки с гофрированным изгибом; дрались за наггетсы и картошку фри, макая ее в соус; кусали друг у друга гамбургеры, которые Моргот так презрительно обозвал «бутербродами»; жевали пирожки, подбирая с подносов сыпавшиеся хрустящие корочки и слизывая со стола вишневое варенье, капавшее с другой стороны пирожка. Мы были счастливы.

      Моргот пошел покурить, а вернулся с маленькой бутылкой водки: лицо его выражало исключительную брезгливость. Он пил водку из горлышка, изредка запивая колой из наших бумажных стаканов.

      – Как вы можете пить эту дрянь? – каждый раз повторял он, отодвигая стакан в сторону.

      Лицо его светилось, и глаза горели тем же странным, демоническим блеском.

      Мы возвращались домой почти час: у Моргота не оказалось денег даже на автобус. Нам он об этом, понятно, не сказал, да мы и не устали. Наоборот, нам нравилось идти с ним по темным улицам – он не так часто куда-то с нами ходил.

      Сейчас я думаю, что он мог бы продать кабриолет. Это была дорогая, очень дорогая машина. Ему ничего не стоило, не заезжая за нами в подвал, перегнать ее перекупщикам – мы почти час носились по городу, пока нас не начали ловить, за это время можно было уехать далеко за город. Конечно, перекупщики платили ему едва ли десятую часть той стоимости, по которой потом машину продавали, но все равно это составило бы огромную сумму – можно сказать, за один вечер Моргот просадил столько, сколько хватило бы нам на полгода безбедной жизни, а то и больше. Я до сих пор помню ощущение праздника, и восторг, и счастье. Моргот хотел, чтобы мы смотрели на него раскрыв рот, и добивался своего. Его недальновидное презрение к деньгам, его ничем не оправданное мотовство может вызвать осуждение, но я до сих пор восхищаюсь его способностью к эдакому широкому жесту. Ради минутного удовлетворения швырнуть под ноги такую сумму – пусть и украденную – способен не каждый.

      Вернувшись в подвал, спать мы, конечно, не собирались: нам было что вспомнить. Моргот заперся в каморке, сказав, что мы надоели ему до тошноты. Вот тогда-то Первуня и показал нам свой трофей – розовый блокнот. Крохотный замочек сломал Бублик – вилкой. Блокнотик оказался исписанным непонятным почерком, а в его середине были спрятаны разрезанные на кадры кусочки пленки. Я первый решил, что это диафильмы: мои родители показывали мне их, когда я был совсем маленьким. Никто из ребят о диафильмах не слышал, и мне пришлось долго объяснять, что это такое и как их