Нам не быть вместе. Александра Шундель

на фронт, прибавив себе возраста, и даже получил награду, а после опубликовал свои полевые заметки. Спустя какое-то время он устроился репортером в газету и вскоре начал ездить по всей стране, составляя яркие и бойкие статьи, то клеймящие тунеядцев, то прославляющие достижения науки и сельского хозяйства.

      Имя Льва Ваганова стало известно в журналистике, и Сашина мама, ослепленная редко появляющейся дома звездой отца, твердо решила пойти по его стопам. Вера Ваганова – звучит! Она даже уроки делала за его бюро, представляя, как однажды будет тут же писать хлесткие и бойкие статьи – совсем как отец.

      Не вышло. Не получалось ни хлестко, ни бойко, а сам Лев Константинович, человек принципиальный, даже мысли не допускал о том, чтобы помочь дочери с поступлением. Да она и не просила.

      Мама твердо стояла на земле, а Саша..… любила мечтать.

      Когда появилась Саша – бойкая и веселая девочка – ее день сразу же оказался распланирован по минутам: танцы, музыкальная школа и, конечно же, литературный кружок. Саша исправно ходила на курсы, но получалось у нее не очень хорошо – она больше рисовала на полях, чем писала, превращая возникающие в голове образы не в слова, а в рисунки. Однако со временем любовь к чтению дала свои плоды: слова стали складываться в строчки, метафоры и гиперболы, пусть и не блещущие оригинальностью, зато вполне снос-но читаемые.

      Мама будто не замечала, с каким трудом даются Саше литературные курсы, не видела вторичности ее оборотов. «Моя дочь пишет! – гордо заявляла она подругам. – Пойдет по стопам Льва Ваганова!» И Саша выросла с какой-то внутренней уверенностью даже не в том, что талантлива и это ее путь, а что другого у нее и нет.

      Возвращаясь домой после всех кружков и курсов, она доставала из шкафа альбом для рисования, карандаши и маркеры, и принималась рисовать – портреты, иллюстрации к прочитанным книгам, пейзажи… Белые листы словно наполнялись тенями и линиями, которые надо было только обвести, и рисунок оживал под ее уверенной рукой.

      Но портрет дедушки и бюро, запертое на ключ, пока Саша не окажется достойна за ним сидеть, обязывали.

      Саша плотнее закуталась в свитер – она купила его на барахолке на «Уделке», куда Лера уговорила ее поехать. Огромный павильон с горами второсортного тряпья, но Лере нравилось там копаться, она то и дело восклицала: «Смотри! Это же настоящие Дольче!», а Саше надоело стоять в стороне. Протянув руку, она цапнула первую попавшуюся вещь, и пусть это оказался не «настоящий Дольче», со свитером у них случилась любовь с первого взгляда. Огромный, мягкий, с широким воротником, который можно было капюшоном накинуть на голову, он доходил Саше до колен, а рукава полностью скрывали пальцы. Лера только недоуменно вскинула идеальной формы брови, когда увидела Сашу, любовно обнявшую находку:

      – Это что за палатка?

      – Это не палатка! Это, – Саша вынырнула из воротника. – Это… Гнездо!

      Теперь Гнездо спасало ее долгими октябрьскими вечерами – отопление еще не включили, деревянные рамы пропускали все сквозняки, по паркетному полу