Все писатели попадают в рай. Юлия Давыдова

Поберегись!

      Один из священников вышел из алтаря и направился в притвор. Здесь, перед столом со свечками за упокой, стояла небольшая ширма и, видимо, здесь причащали и исповедовали.

      Толпа из среднего зала потянулась за святым отцом, как ниточкой привязанная. Сразу стало шумно, стали толкаться. Все на исповедь и причастие! Всем строем! Видимо, надо было торопиться, а то тело и кровь Христа остались в небольшом количестве и новые на склад, пока не завезли.

      – Ой, – Анне стало стыдно за такие мысли, и она смущенно посмотрела на Машу, – знаешь, о чем я подумала сейчас?

      Та отмахнулась:

      – Иди, в очередь.

      Анна вздохнула, толкаться не стала, встала где-то, не понятно где, где было место, и приготовилась терпеливо ждать.

      Ладан так витал в воздухе, и аромат погасших свечек приятно наполнял пространство. Иисус наверху сидел с распростертыми объятиями, и со стороны казалось, что вся толпа пришла именно к нему.

      – Мне так стыдно, – прошептала Анна, глядя на него.

      Пока медленно тянулась очередь, она все пыталась сформулировать, зачем пришла, но мыслей было так много.

      – Я в церковь никогда не ходила, и не исповедовалась, и не причащалась, а набрала на себя, наверное, столько, что меня в чане со святой водой не отмоешь…

      Иисус наверху смотрел весьма понимающе.

      – Вот я даже к иконам боюсь подойти, – думала Анна, – вот с тобой на стенке мне проще поговорить, чем у иконы. Там строгие все…

      Она заглянула в зал. Но почему-то сейчас лики икон не показалась такими уж осуждающими. Вроде, стали посветлей.

      – Не зря говорят, не делай того, чего сама себе не хочешь, а я делала. И обманывала, и сквернословила, и прелюбодействовала и даже… убила.

      Анна замолчала в своих мыслях, снова взглянула на Иисуса.

      – Но ты ведь знаешь…

      И вдруг заплакала. Вдруг не осталось больше сил. Будто краник открыли и все они, что были на обман и браваду, все, что позволяли молчать, и ни с кем не делиться, все вдруг вылились одним потоком, а в пустом сосуде души остались только самые сильные демоны – боль, стыд и отчаяние.

      Глаза Анна застелила дымка, слезы потекли так, что и утирать смысла не было. Ручьем.

      – Как я батюшке подойду? – навзрыд зашептала она.

      А Маша уже потянула её за руку и поставила прямо перед священником.

      Тот глянул на молодую женщину.

      – Грешна?

      – Еще как, – выдала Анна. – То есть, да.

      – Чем грешна?

      – Ребенка убила, – совсем тихо прошептала Анна, – не рожденного.

      Бородатый батюшка чуть задержался со словами, посмотрел внимательно.

      – Раскаиваешься, – произнес он.

      Не спросил, утвердил.

      Анна не смогла ответить, головой закивала, слезы так не проходили. Священник наложил на неё крестное знамение, потом поднес к губам ложечку с вином и хлеб, и отпустил.

      Девушку мгновенно снесла напирающая за ней толпа, и Маша за руку повела её из исповедальной очереди.

      – Меня