Князь Барятинский 3. Чёрный город. Мила Бачурова

что особого прогресса у них не будет. Первый и второй курсы одолеет большинство. А вот после третьего пойдёт уже серьёзный отсев.

      Были и исключения. К примеру, Андрей в усердии практически не уступал мне. Мишель тоже старался. Уж он-то как никто другой понимал риски. У него не было за плечами богатого рода, не было подушки безопасности, на которую можно было бы упасть в случае чего. Да, он получил невероятный шанс – его взяли в самую лучшую академию Российской Империи. Но если он вылетит отсюда, другие элитные заведения не выстроятся в очередь за перспективным учеником. Не самое паршивое реальное училище – это, пожалуй, всё, на что Мишель сможет рассчитывать.

      Активно занимался саморазвитием и Рабиндранат. Собственно, у него было лишь два вида досуга – медитация и пухлый блокнот в кожаном переплёте с застёжкой, куда он постоянно что-то остервенело записывал.

      – Что ты там пишешь? – спросил однажды я, застав его в парке за этим занятием.

      Я предполагал вызвать Рабиндраната на беседу. Раз уж мы с ним проводили время вместе до моего знаменитого падения с моста, значит, были хорошими знакомыми. А за всё время обучения даже словом не перемолвились.

      После того как Платон рассказал мне про амулет «Обмани судьбу», я частично снял с Рабиндраната подозрения в покушении, но он всё ещё оставался заговорщиком. Так что демонстративно избегать его было бы слишком подозрительно.

      – Стихи, – коротко отозвался Рабиндранат, захлопнув блокнот.

      Щёлкнула застёжка. Рабиндранат встал со скамьи и вызывающе уставился мне в глаза. Я изобразил дружескую улыбку и протянул руку:

      – Я тебя вспомнил.

      – Неужели? – Поколебавшись, Рабиндранат пожал мне руку.

      – Ага. Тогда, на мосту, ты ведь был с нами.

      – Был. А ты этого до сих пор не помнил? Потеря памяти?

      – Она самая, – кивнул я. – Впрочем, ничего удивительного. Некоторое время я был считай что мёртв. Хорошо ещё, что в мозгу повредились только участки, отвечающие за память. Большая удача.

      – Ну да, – подхватил Рабиндранат. – Ты запросто мог бы остаться «овощем» на всю жизнь. – Сочувствием в его словах и не пахло.

      После недолгого неловкого молчания я указал взглядом на блокнот:

      – Дашь почитать?

      – Что? – удивился Рабиндранат.

      – Стихи. Люблю хорошую поэзию.

      Тут я ступил на скользкую почву. Потому что если вдруг Рабиндранат поймает меня на слове и затеет разговор о поэзии, то процитировать я смогу только Алкея, которого мы недавно начали изучать на занятиях по античной литературе. Есть ещё, конечно, матерные частушки про Концерны, но что-то мне подсказывает – к обсуждению такой «поэзии» Рабиндранат не готов.

      – Сожалею, но – нет, – Рабиндранат хлопнул себя блокнотом по бедру. – Личное.

      И, поклонившись, удалился.

      Ясно, к беседе не расположен. Ну и ладно, я же не с целью набиться в друзья с ним заговорил.

      Хотя, по правде говоря,