Обжора-хохотун. Макс Фрай

позже, чутье меня не подвело. Многие заклинания Очевидной магии произошли от древней брани. Думаю, это отчасти объясняет, почему из-за нашего угуландского колдовства чуть не рухнул Мир – невелико удовольствие сотни раз на дню такое выслушивать.

      Тогда я всего этого, разумеется, не знал, но понял, что Бугаги меня не обманывает. По глазам его отчаянным было видно, что парень сдался.

      – Только вслух это говорить не надо, – добавил мой бедный учитель. – Достаточно про себя произнести. Ну, ты же сам свидетель, что я молчал, когда…

      – Ясно, – кивнул я. – Теперь давай, показывай, что надо делать пальцем.

      Он показал. Еще одна пробка взлетела к потолку, на сей раз без свиста и дыма – видимо для таких эффектов требуется особый кураж.

      – Ну давай теперь ты, – упавшим голосом сказал Бугаги. И поспешно добавил: – Только если не получится, я не виноват. Я тебе все правильно рассказал.

      – Там поглядим, – ухмыльнулся я, ощущая прилив неведомого мне доселе вдохновения.

      Не то чтобы вправду считал фокус с бутылкой великим делом, просто так уж удачно все сложилось – первый в моей жизни прием запретной магии и одновременно первое настоящее преступление в присутствии толпы свидетелей, да еще и перепуганный до полусмерти член Ордена Семилистника рядом сидит, смотрит заискивающе. От такого у кого хочешь голова кругом пойдет.

      Не то чтобы я не выполнил инструкции. Напротив, сделал все в точности, как говорил Бугаги. Просто открытая бутылка, которую я нарисовал перед внутренним взором в тот момент, когда коснулся пальцем прохладного стекла и, не размыкая губ, произнес короткое злое словечко, – эта бутылка была столь огромна, что заслонила собой весь мир. А потом взорвалась с таким грохотом, что мир исчез, и я вместе с ним.

      Когда я пришел в себя, в глаза мне светило солнце, а не тусклый грибной светильник, которыми увешаны стены всех трактиров Гоппы Талабуна. Я огляделся и обнаружил, что сижу почти на самой верхушке высокого дерева шотт и обнимаю теплый, шершавый ствол так крепко, словно три дюжины дней кряду добивался от него любви и вдруг получил, что хотел. Как я сюда забрался и, самое главное, зачем я это сделал, оставалось для меня полной загадкой. Мысленно ощупав себя и осторожно пошевелив всеми конечностями по очереди, я убедился, что цел и невредим – и на том спасибо. Но, опустив глаза, увидел, что новое бирюзовое лоохи, всего несколько дней назад купленное в лавке Диролана, обуглилось по краям, а на подоле тонкой, тщательно подобранной по цвету оранжевой скабы зияет здоровенная дыра. Я редко падаю духом, можно сказать, почти никогда, но беспорядок в одежде всегда выбивает меня из колеи. А для состояния моего любимого костюма определение «беспорядок» было, пожалуй, слишком мягким.

      Поэтому я далеко не сразу, а только секунды две спустя заметил, что хорошо знакомый мне городской пейзаж удивительным образом изменился. Вообще я люблю