Кто ответит мне, за что?. Евгения Пятина

ей пошёл обратно и тут он вспомнил, если он уснёт, жена разбудит его в шесть часов утра и заставит вынести ведро с мусором.

      Постоял, подумал:

      – Выйду охолонусь* маненько*, может и сон придёт.

      Взяв ведро, он как был в исподнем* белье, стал одеваться.

      Сунул ноги в чуни* с галошами, накинул зипунок* на плечи, на голову шапчонку, вышел на улицу.

      Холодный ветер чуть не сбил с ног, осторожно ступая, он двинулся к мусорным бачкам.

      Высыпал ведро, повернул обратно, сделав несколько шагов, остановился, крепче запахнув зипунок, стоял прислушивался.

      Ему показалось, что из мусорного бачка донёсся писк.

      – Будьте вы не ладны, – подумал он о соседской детворе. – В такую погоду закинуть в бак кутёнка* или щенка, ведь замёрзнет!

      Авдей вернулся, внимательно осмотрел бачки, пошарил рукой и наткнулся на тугой свёрток, который шевелился и издавал хриплые звуки.

      Вытащив его наружу, Авдей понял, что в руках у него был ребёнок.

      Он прижал его к груди, прикрывая полой зипунка, бросив ведро, поспешил домой.

      Силы оставили его, ноги еле двигались, слёзы застилали глаза.

      Войдя в дом, он хотел громко позвать жену, но из горла вырвался стон, грудь сдавило рыдание.

      Полюшка в свои восемьдесят лет была маненько* глуховата, но что-то заставило её проснуться. Она встала и, сутулясь, мелкими шажками вышла в коридор, включила свет и онемела.

      В коридоре стоял её Авдеюшка, по щекам его текли слёзы, он что-то очень бережно прижимал к груди, вынув свёрток из-под полы, трясущимися руками протянул жене.

      Взяв его, Полюшка понесла его в горницу*, положила на кровать, развернула. Перед их глазами предстала новорождённая девочка, синюшная, с неотрезанной пуповиной.

      Полина в молодости работала медсестрой в больнице, и обращаться с новорождёнными она умела, приказала согреть воды, и принести корыто.

      Выкупав ребёнка, завернула его в простынку, они сели на кровать. Девочка крепко уснула, согревшись после купания.

      – В скорую надо бы позвонить, милицию вызвать,– сказал Авдей.

      Жена удивлённо на него посмотрела.

      – Откуда у нас телефон-то? Отродясь* не было, а к соседке Пелагее стучать в четыре часа утра, себе дороже будет, ору* не оберёшься, подождём до утра.

      Так и сидели они, прижавшись друг к другу, тихо плакали, почему сейчас, в старости, а не раньше в молодости? Авдей смотрел на свою жену, вспомнил, как увидел её впервые статную красавицу, из соседнего села, и как бегал к ней на свидание шесть вёрст, и как поженились: свадьбы не было – оба одиноки.

      Они молили бога, послать им ребёночка – девочку, Аннушкой бы назвали, но не дал господь им такой милости. А теперь, сидя на кровати, Полюшка прижимала дитя к своей высохшей груди и тихо покачиваясь, сквозь слёзы пела колыбельную.

      Им не хотелось, чтобы наступало утро, знали, что утром они осиротеют и снова останутся одни, поэтому сидели ещё теснее прижавшись, оберегая своё найденное счастье.

      Утром приехала милиция и скорая, записали все, что рассказали старики. Заполняя бумагу, милиционер спросил:

      – А как её записывать?

      Полюшка вся встрепенулась.

      – Так Анной её звать, Анна Авдеевна, а фамилия у неё Соловьёва.

      Все удивлённо уставились на неё, Полюшка, опустив голову, тихо сказала:

      – Мы хотели дочку-Аннушку, да бог не дал, – замолчала, слёзы капали ей на грудь.

      – Так и запишите, – сказала врач. – Какая разница? Пусть будет Соловьёва.

      =========

      Село Заречное раскинулось в низине, оно утопало в зелени. Аккуратные домики с узорчатыми ставнями и цветными заборами украшали его.

      На высокой сопке, чуть вдали от села, стоял дом, он напоминал барак. Крепкий забор и крепкие решётки окружали его. Это был детский дом, жители села старались не подходить близко к нему и детей туда не пускали.

      На скамейке за углом барака, сидела худенькая девочка, густые чёрные волосы, огромные чёрные глаза с длинными ресницами печально смотрели вдаль. Аннушке было шесть лет, и ни разу она не выходила за пределы ограды. Она с тоской смотрела на птиц, завидуя их свободе, они могли свободно лететь куда угодно, поднимаясь высоко в небо и осторожно опускаясь на тонкие ветки, расправляли крылышки, грелись на солнце.

      У Анны была одна тайна, каждое утро и вечер, она залезала в густые кусты, что росли у забора и через узкую щель в нём, следила как мамы и папы приводили детей в детский сад, а вечером уводили обратно. Она была уверена, что когда-нибудь и её мама придёт за ней, и они, взявшись за руки, уйдут отсюда.

      В детском доме Аннушке жилось несладко, гордо поднятая голова выдавала её породу, что вызывало ненависть воспитателей и старших сверстников, одна только баба Варя с пониманием относилась к девочке, и та полюбила её, ища в ней защиту. Баба Варя мыла полы в коридоре, ей было уже далеко за семьдесят,