Кормилица по контракту. Татьяна Бочарова

ищет, к чему бы придраться, все ей плохо, ничем не угодишь.

      «Ну и бог с ней, – решила она, – стоит расстраиваться из-за таких пустяков! Посмотрим, что эта злыдня запоет, когда я через месяц заявлюсь домой в новой блузке».

      4

      Евгения Гавриловна никуда больше не ушла – очевидно, ее работа на сегодня была закончена, или она специально отпросилась пораньше, чтобы проконтролировать незваную гостью. Так или иначе, Валя не стала спрашивать тетку о причине ее возвращении домой посреди бела дня просто потому, что ей не хотелось лишний раз заговаривать с ней.

      Она еще немного посидела в квартире перед включенным в половинную громкость телевизором, послушала сногсшибательные заявления Петруши, потом потихоньку вышла и, разыскав поблизости почту, позвонила в Ульяновск.

      Матери дома не оказалось, трубку взяла одна из младших близняшек, семилетняя Маринка. Услышав голос сестры, она радостно завопила:

      – Але, Валь, это ты? А мы по тебе скучаем! Ирка тебе письмо написала, завтра утром отправит.

      – Ладно, пускай отправляет, – милостиво разрешила Валя и осторожно поинтересовалась: – Родители еще не пришли?

      – Папка дома, – охотно ответила Маринка, – он и не уходил никуда, с утра поддатый лежит. А мамка на огород поехала, обещала завтра к вечеру вернуться.

      Такой семейный расклад был для Вали вполне привычным, и она, удовлетворенно кивнув, строго приказала Маринке:

      – Мама приедет, передашь ей, что я звонила. У меня все хорошо, с жильем проблем нет, и на работу я уже устроилась.

      – Жвачки пришлешь? – тут же деловито осведомилась сестренка.

      – Пришлю, когда денег заработаю. Ты смотри, не забудь передать, а то знаю я вас!

      – Не забуду, – горячо заверила Маринка и прибавила с нежностью: – Я тебя целую.

      – И я тебя. – Валя проглотила невесть откуда взявшийся в горле противный комок и, повесив трубку, оглянулась.

      Вокруг был народ, чужие, равнодушные люди дожидались своей очереди к автоматам, сидя за столами, заполняли почтовые бланки, разговаривали, читали газеты. Никому не было дела до одинокой приезжей девчонки, и если бы в это мгновение Валя вдруг провалилась сквозь землю, никто бы этого даже не заметил.

      Ей стало ужасно тоскливо, как не было, когда она покидала Ульяновск. Отчетливо вспомнилось лицо матери, всегда доброе, спокойное, с едва заметными морщинками в уголках глаз, натруженные, но все равно мягкие и ласковые руки, голос, грудной и певучий. В молодости Нина была знатной певуньей, и до сих пор в праздники, слегка захмелев, она дивным контральто выводила грустные, задушевные мелодии любимых застольных песен.

      Валя вздохнула, прогоняя видение, вышла из кабинки и вернулась домой.

      Так незаметно подкрался вечер. Ровно в девять Евгения Гавриловна расстелила диван, а Вале достала с антресолей раскладушку, ватный матрас и выдала стопку свежего, но старенького белья.

      – Стели и ложись, – тоном, не терпящим возражений, велела она.

      – Рано еще, – попробовала