Раненые звёзды – 4: Апокалипсис. Сергей Котов

игнорировать возможности, которые посылает жизнь.

      – Так что у тебя случилось, Гриша? – спросила мама, разливая по бокалам какое-то вино; в свете заката оно было ярко-рубиновым, и красиво стекало по стенкам бокала, – когда ты пришёл, у тебя был такой вид, как будто мы не виделись сто лет.

      Я подумал пару секунд, глядя в маме глаза. А ведь врать или увиливать теперь нет никакой потребности. Я волне могу рассказать родителям о том, что на самом деле со мной происходило. Более того – нет ни одной причины, почему бы мне не сделать этого прямо сейчас.

      Я улыбнулся маме. Потом сказал:

      – Только не думайте будто я сошёл с ума, хорошо? У меня с собой доказательство, что все мои слова – правда. И я вам его обязательно покажу.

      Папа с мамой немного растерянно переглянулись. Потом мама кивнула. И я начал рассказ.

      Поужинав, мы спустились вниз, к бассейну. Папа заметно нервничал, у него тряслись руки. Мама тихо плакала. Как я и думал, родители мне поверили сразу. Я, конечно, всё равно продемонстрировал им, как работает тюрвинг. Возможно, даже чересчур наглядно: я показал папе, как выглядит Сочи с высоты птичьего полёта в свободном падении. Конечно же, я знал, что у него совершенно здоровое сердце, иначе не решился был.

      – Ну же, ребят, чего вы молчите, а? – беспокоился я.

      Мама всхлипнула.

      – Садись, сын, – отец указал на один из шезлонгов, – дай нам прийти в себя.

      Мало-помалу слёзы прекратились. Мама вытерла откуда-то взявшимся в её руках платком. Вздохнула. Потом сказала:

      – Ты мог хотя бы предупредить…

      – Не мог, мам, – ответил я, – объяснял уже, как виделась мне ситуация в тот момент.

      – Мне неприятно думать, что между нами появились тайны, сын, – вздохнул отец, но потом добавил: – однако считаю, что в той ситуации ты поступил правильно. Должно быть понятие тайны. И нечего лишний раз мать волновать.

      – Пашка! – возмутилась мама.

      – Что – Пашка? Скоро шестьдесят лет, как Пашка. Прав сын. Не было у него выбора.

      – Я чуяла, да, – мама покачала головой, – мне сны разные снились…

      – Мама, – я подошёл к ней, взял в руки прохладные ладони, – я здесь. Я живой. Это всё уже позади.

      – Да не совсем позади, судя по тому, что ты рассказал, – заметил отец.

      – Ты же откажешься от предложения, да? – спросила мама, имея в виду наш разговор с Катей насчёт сигнала и Тау Кита.

      Я промолчал.

      – Но это же полное безумие… – прошептала она тихо и снова заплакала.

      Я вздохнул. Поднялся. И уже направился было в дом – смотреть на слёзы матери было выше моих сил. Но отец окликнул меня:

      – Григорий! – он называл меня полным именем, если хотел сказать что-то важное.

      – Да, пап? – обернулся я.

      – Посиди с нами. Мы разучились ценить время, которое проводим вместе.

      Через пару часов мама успокоилась. Мы говорили о разных вещах; вспоминали моё детство. А потом, немного поколебавшись, мама всё-таки решилась задать вопрос, который, видимо, беспокоил её всё это время:

      – Гриша, а можешь