Лорд Джим. Тайфун (сборник). Джозеф Конрад

каждый бы заметил, что он был чрезвычайно чем-то рассержен. Не отрицаю, мне очень хотелось умиротворить его, если бы я только знал, как за это взяться. Но, как вы легко можете себе представить, я не знал. То был мрак без единого проблеска света. Молча стояли мы друг перед другом. Секунд пятнадцать он выжидал, затем шагнул вперед, а я приготовился отразить удар, хотя, кажется, ни один мускул у меня не дрогнул.

      – Будь вы вдвое больше и вшестеро сильнее, – заговорил он очень тихо, – я бы вам сказал, что я о вас думаю. Вы…

      – Стойте! – воскликнул я.

      Это заставило его на секунду замолкнуть.

      – Раньше чем говорить, что вы обо мне думаете, – быстро продолжал я, – будьте любезны сообщить мне, что я такое сказал или сделал.

      Последовала пауза. Он смотрел на меня с негодованием, а я мучительно напрягал память, но мне мешал восточный голос из залы суда, бесстрастно и многословно возражавший против обвинения во лжи. Затем мы заговорили почти одновременно.

      – Я вам докажу, что вы ошибаетесь на мой счет, – сказал он тоном, предвещающим кризис.

      – Понятия не имею, – серьезно заявил я в то же время.

      Он старался меня уничтожить презрительным взглядом.

      – Теперь, когда вы видите, что я не боюсь, вы пытаетесь увернуться, – сказал он. – Ну кто из нас трусливая тварь?

      Тут только я понял.

      Он всматривался в мое лицо, словно выискивая местечко, куда бы опустить кулак.

      – Я никому не позволю… – забормотал он угрожающе.

      Да, действительно, это было страшное недоразумение; он выдал себя с головой. Не могу вам передать, как я был потрясен. Должно быть, мне не удалось скрыть свои чувства, так как выражение его лица слегка изменилось.

      – Боже мой! – пролепетал я. – Не думаете же вы, что я…

      – Но я уверен, что не ослышался, – настаивал он и впервые с начала этой горестной сцены повысил голос. Потом с оттенком презрения добавил: – Значит, это были не вы? Отлично; я разыщу того, другого.

      – Не глупите, – в отчаянии крикнул я, – это было совсем не то!

      – Я слышал, – повторил он с непоколебимым и мрачным упорством.

      Быть может, найдутся люди, которым покажется смешным такое упорство. Но я не смеялся. О нет! Никогда не встречал я человека, который бы выдал себя так безжалостно, поддавшись вполне естественному побуждению. Одно слово лишило его сдержанности – той сдержанности, которая для пристойности нашего внутреннего «я» более необходима, чем одежда для нашего тела.

      – Не глупите, – повторил я.

      – Но вы не отрицаете, что тот, другой, это сказал? – произнес он отчетливо и не мигая глядел мне в лицо.

      – Нет, не отрицаю, – сказал я, выдерживая его взгляд.

      Наконец он опустил глаза и посмотрел туда, куда я указывал ему пальцем. Сначала он как будто не понял, потом остолбенел, наконец