Избранное. Мудрость Пушкина. Михаил Осипович Гершензон

«В забвении сладком»; для него забвение – синоним восторга:

      День восторгов, день забвенья

      Нам наверное назначь{56};

      он определяет Элизиум так:

      Там бессмертье, там забвенье

      Там утехам нет конца{57};

      он говорит о любви:

      Друзья! не всё ль одно и то же:

      Забыться праздною душой

      В блестящей зале, в модной ложе,

      Или в кибитке кочевой?{58}

      У него есть стихотворение, бросающее свет на эту складку его сознания, – пьеса «Не дай мне Бог сойти с ума». Он говорит: мне разум нужен – но не для меня: он нужен обществу во мне; поэтому, утратив разум, я становлюсь неудобен, даже опасен обществу, и оно запрет меня в клетку. Но если бы не эта внешняя угроза, как хорошо было бы избавиться от разума! Для меня лично он только помеха; как счастлив я был бы без него! И тут Пушкин рисует картину блаженного безумия.

      Когда б оставили меня

      На воле, как бы резво я

           Пустился в темный лес!

      Я пел бы в пламенном бреду,

      Я забывался бы в чаду

           Нестройных чудных грез.

      И я б заслушивался волн,

      И я глядел бы, счастья полн,

           В пустые небеса.

      И силен, волен был бы я,

      Как вихорь, роющий поля,

           Ломающий леса…

      Этого полного и длительного счастья нам не дано вкушать, откуда же человек знает о нем? Как узнал Пушкин определенные признаки этого блаженного состояния: стремление бежать от людей, раскрытие в чувстве своего единства с природной стихией, освобожденный слух, ясно внемлющий внутренние голоса духа, экстаз радости, наконец, чувство своей абсолютной свободы и оттого чувство своей безграничной мощи? Откуда он узнал все это с такой достоверностью?

      У него был соответственный опыт – частичный, но открывающий природу целого. Человеку даны отдельные минуты неполного безумия. Есть места и сроки, когда от избытка атмосферных осадков, просачивающихся внутрь, набухнут, переполнятся русла подземных вод, и вдруг эти воды вырываются на поверхность земли и заливают окрестность. Нечто подобное бывает с человеческой душою, – не со всякой, конечно, и только мгновениями. Пушкин был таков, и он знал эти экстазы. У него они вызывались преимущественно вдохновением.

      Он изображал свое творческое вдохновение теми самыми чертами, которые мы только что различили в начертанной им идеальной картине полного безумия: прежде всего, бегство от людей к природе – и опять то же: в лес и к морю.

      Бежит он, дикий и суровый,

      (эти два признака, два чувства, обращены к людям, от которых он бежит)

      И звуков, и смятенья полн,

      На берега пустынных волн,

      В широкошумные дубровы.

      Это – первый момент, бегство: «Как бы резво я пустился в темный лес!» А вот самое

56

Последние две строки из стихотворения Пушкина «О. Массон» (1819) выглядят так:

«Ночь восторгов, ночь забвеньяНам наверное назначь»(I. С. 312).

57

Строки из стихотворения Пушкина «Прозерпина» (1824):

«Там бессмертье, там забвенье,Там утехам нет конца,Прозерпина в упоенье,Без порфиры и венца,Повинуется желаньям,Предает его лобзаньямСокровенные красы <…>»(II. С. 162).

58

Цитата из стихотворения «Калмычке» (1829).