Обрыв. Иван Гончаров

с Корнелем, Монтескье, Макиавелли, Вольтер, древние классики во французском переводе и «Неистовый Орланд», и Сумароков с Державиным, и Вальтер Скотт, и знакомый «Освобожденный Иерусалим», и «Илиада» по-французски, и Оссиан в переводе Карамзина, Мармонтель и Шатобриан, и бесчисленные мемуары. Многие еще не разрезаны: как видно, владетели, то есть отец и дед Бориса, не успели прочесть их.

      С тех пор не стало слышно Райского в доме; он даже не ходил на Волгу, пожирая жадно волюмы за волюмами.

      Он читал, рисовал, играл на фортепиано, и бабушка заслушивалась; Верочка, не сморгнув, глядела на него во все глаза, положив подбородок на фортепиано.

      То писал он стихи и читал громко, упиваясь музыкой их, то рисовал опять берег и плавал в трепете, в неге: чего-то ждал впереди – не знал чего, но вздрагивал страстно, как будто предчувствуя какие-то исполинские, роскошные наслаждения, видя тот мир, где все слышатся звуки, где все носятся картины, где плещет, играет, бьется другая, заманчивая жизнь, как в тех книгах, а не та, которая окружает его…

      – Послушай, что я хотела тебя спросить, – сказала однажды бабушка, – зачем ты опять в школу поступил?

      – В университет, бабушка, а не в школу.

      – Все равно: ведь ты учишься там. Чему? У опекуна учился, в гимназии учился: рисуешь, играешь на клавикордах – что еще? А студенты выучат тебя только трубку курить, да, пожалуй, – Боже сохрани – вино пить. Ты бы в военную службу поступил, в гвардию.

      – Дядя говорит, что средств нет…

      – Как нет: а это что?

      Она указала на поля и деревушку.

      – Да что ж это!.. Чем тут!..

      – Как чем! – И начала высчитывать сотни и тысячи…

      Она не живала в столице, никогда не служила в военной службе и потому не знала, чего и сколько нужно для этого.

      – Средств нет! Да я тебе одной провизии на весь полк пришлю!.. Что ты… средств нет! А дядюшка куда доходы девает?

      – Я, бабушка, хочу быть артистом.

      – Как артистом?

      – Художником… После университета в академию пойду…

      – Что ты, Борюшка, перекрестись! – сказала бабушка, едва поняв, что он хочет сказать. – Это ты хочешь учителем быть?

      – Нет, бабушка, не все артисты – учители, есть знаменитые таланты: они в большой славе и деньги большие получают за картины или за музыку…

      – Так ты за свои картины будешь деньги получать или играть по вечерам за деньги!.. Какой срам!

      – Нет, бабушка, артист…

      – Нет, Борюшка, ты не огорчай бабушку: дай дожить ей до такой радости, чтоб увидеть тебя в гвардейском мундире: молодцом приезжай сюда…

      – А дядюшка говорит, чтоб я шел в статскую…

      – В приказные! Писать, согнувшись, купаться в чернилах, бегать в палату: кто потом за тебя пойдет? Нет, нет, приезжай офицером да женись на богатой!

      Хотя Райский не разделял мнения ни дяди, ни бабушки, но в перспективе у него мелькала собственная его фигура, то в гусарском, то в камер-юнкерском мундире. Он смотрел, хорошо ли он сидит на лошади, ловко ли танцует. В тот день он нарисовал