О чем поет сердце. Важные решения, неслучайные встречи и музыкальная шкатулка, которая спасла три жизни. Любовь Курилюк

рассмотреть в полутьме, что было нарисовано на холсте.

      Женщина, красивая, но какая-то грустная, очень худая, с заостренным носом и морщинками вокруг глаз, смотрела с туго натянутого на подрамник холста. Она как будто глядела куда-то мимо, не замечая стоящего перед ней Антона, не желая останавливать на нем свою жизнь. Что-то другое заботило ее.

      Антоша провел рукой по ее волосам. Краска уже высохла, затвердела, но Андрей Петрович еще не покрыл картину лаком, и она не блестела, как другие, поэтому выглядела как-то тоскливо.

      – Все, чай готов, садись за стол. – Художник открыл дверь ногой, держа в одной руке горячий чайник, а в другой – блюдце с наколотым только что сахаром.

      Поставив все на клеенку и придвинув Антону табуретку, мужчина заметил, что мальчик рассматривал портрет, подошел и быстро набросил на изображение покрывало.

      – Не надо, Антош, не спрашивай ничего только, хорошо? – видя, как горят любопытством глаза мальчугана, смутился хозяин комнаты. – Не сейчас об этом.

      – Ладно. – Антоша отпрянул, повалился на табуретку и схватился за чашку, делая вид, что совсем не интересуется рисунком.

      Чай пили молча, жадно дуя на пар и разгрызая неровные, блестящие острыми гранями осколки сахара.

      А потом Андрей Петрович прижался спиной к стене, вздохнул и сказал:

      – У меня здесь, в комнате, много картин, Антоша. Давай, тебе их все покажу.

      И стал вынимать из-под грубой мешковины рисунки. Здесь было запечатлено много чужих мест, их Антон никогда не видел – высоких черных лысых сосен, тыкающих в небо чахлыми верхушками, рек, что бурной пеной мчатся куда-то за границу картины, сметая все на своем пути.

      Андрей Петрович потихоньку расставлял холсты вдоль стен, что-то пояснял, рассказывал, но Антон не слушал, зачарованно глядя вглубь изображений. Иногда он даже подносил руку, как будто не веря, что это всего лишь плоский рисунок, штамп того, что когда-то увидел глаз.

      В уголке стояло еще одно полотно, но Андрей не спешил разворачивать его, все медлил, оттягивал момент.

      – А там что? – Антоша ткнул пальцем в ту самую картину. – Посмотрю?

      И скинул ткань, защищающую рисунок от пыли и света.

      Мальчишка, точь-в-точь Антон, только чуть постарше, стоял на ступеньках какого-то деревенского дома, держа на руках кота, рыжего, усатого и немного испуганного. Мальчик улыбался.

      Он был очень похож на ту женщину с портрета, да и на самого Андрея Петровича тоже.

      – Это же ваш сын, да? Тот, кого вы в избе сожгли, за это вас посадили в тюрьму? – Антон простодушно обернулся и посмотрел на побледневшего художника.

      – Я… своего сына… – Андрей Петрович вдруг весь затрясся, побагровел и, протянув руку к двери, прошептал: – Вон! Уходи прочь! Иди домой, Антоша, и больше ко мне не приближайся.

      Он тяжело дышал, сжимая зубы и держась рукой за стену.

      – Но так мама говорила. Это не я придумал, – заревел испуганный мальчик и пулей выскочил из комнаты.

      На следующее утро Андрей Петрович не пошел на работу. Из-за его двери раздавалась