Дым под масками. София Баюн

колдовской темноте, со сломанным носом, лежа на снегу в одной рубашке, в чужой стране, из-за чужой глупости. Страха не было, и почти не осталось холода и боли, только едкая досада.

      Он еще раз растер лицо снегом. Крупные прохладные капли затекали под воротник, мокрая рубашка липла к груди.

      – Знаешь, а я раньше плохо спал, – неожиданно для себя обратился к непроницаемой темноте Штефан. – Дрянь всякая снилась постоянно, просыпался злой, засыпал долго. Сходил к врачу, он посоветовал поменьше мяса на ночь жрать и капли прописал, с тех пор если что и снится – то яблони, бабы… У Богов такого нет? Капелек, а?

      Взрыв раздался словно в ответ на его мысли. Сначала хлопок, мгновение тишины, а потом предсмертный крик умирающего здания – скрежет металла, частый сыпучий грохот разметавшихся камней.

      И тьма спала.

      Штефан увидел серое небо над головой и медленно опускающийся, неестественный, мирный снег. Такие пушистые снежинки.

      Вместе с тьмой спало оцепенение. Он вскочил, огляделся. Вокруг – десятки замерших, растерянных людей, успевших перелезть забор. Там, на другом конце, у ратгауза толпа, растекающаяся по истоптанному снегу кровь и мертвецы, под забором, на заборе и за ним тоже. Солдаты с ружьями, стоящие почти вплотную к людям.

      А над толпой…

      Штефан впервые за весь сегодняшний, кроваво-снежный, безумный день, почувствовал настоящий ужас. Такого он не испытывал наверное с тех пор, как пришел в себя на корабле.

      Тогда над палубой тоже завис маленький дирижабль, вылетевший из кайзерстатского порта, золотистая надежда в голубом небе.

      Этот был похож на тот, что прилетел тогда за Штефаном. Старый, дешевый патрульный дирижабль, по которому растекались черно-красные пятна, оставляющие за собой задымленную серую пустоту и хрупкие треугольники шпангоутов.

      «А если бы продолжали водородом наполнять… или гелием?.. Или чем они там наполняют, да какая разница, Спящ-щ-щий, что же тебе никак не спится спокойно…» – ошеломленно думал Штефан, глядя, как стремительно сгорает дирижабль – маленькая золотистая надежда – над толпой, которую, казалось, ратгауз уже не обнимал – зажимал в тиски.

      Как кружат над головами почему-то молчащих людей черные хлопья горящей обивки. Как сминается хрупкий каркас, теряет форму и лепестком опускается.

      Опускается.

      Укрывает.

      И наконец Штефан услышал первый захлебывающийся крик.

      Глава 3

      Белая петля

      Штефан очнулся в полной темноте. Он не мог ни открыть глаза, ни разлепить ссохшиеся губы. Только чувствовал, как мир мерно качается вокруг и как горло забивает жажда, острая, колючая, как ветви ели.

      – Штефан? – голос Хезер звучал совсем рядом, и он неожиданно для себя смог совершить невозможное – дернуться и вытолкнуть из пересохшего горла слова, показавшиеся главными.

      – Беги, дура!

      Потому что над толпой горит дирижабль. Потому что солдаты стреляют с крыш, и с земли тоже стреляют, потому что в Солоухайм есть