Железная пята. Джек Лондон

сила закона не в том, что он служит справедливости? – спросила я.

      – Сила закона в том, что он служит силе, – улыбаясь, парировал полковник.

      – А где же наше хваленое правосудие?

      – Что ж, сильный всегда прав – тут нет никакого противоречия.

      – И это тоже суждение профессионала?

      Как ни странно, на лице у полковника Ингрэма проступила краска стыда. Глаза его снова забегали по сторонам, но я решительно загораживала ему единственный выход.

      – Скажите, а разве подчинение своих личных взглядов профессиональным не является нравственным самокалечением, своего рода умышленным членовредительством?

      Ответа не последовало. Полковник пустился наутек, повалив в своем бесславном бегстве кадку с пальмой.

      Я решила обратиться в газеты и написала спокойную, сдержанную, вполне объективную заметку о случае с Джексоном. Никого не обвиняя, ни словом не касаясь тех, с кем мне пришлось беседовать, я ограничилась одними лишь фактами: рассказала, сколько лет Джексон проработал на фабрике, как, желая спасти машину от поломки, он пострадал сам и в каком отчаянном положении оказался и он, и его семья. Мою заметку не напечатала ни одна из трех местных газет и ни один из журналов.

      Тогда я разыскала Перси Лейтона. Он совсем недавно окончил университет и стажировался в качестве репортера в самой влиятельной нашей газете. Когда я спросила его, почему вся наша пресса так боится дела Джексона, он рассмеялся.

      – Такова наша издательская политика. Мы, мелкая сошка, тут ни при чем. Это дело редакций.

      – Какая политика? – спросила я.

      – А такая, что мы всегда заодно с корпорациями. Никто не поместит такой заметки, хоть бы вы заплатили за это как за объявление. Всякий, кто помог бы вам протащить ее в печать, слетел бы в два счета. Заплатите как за десять объявлений, все равно никто ее у вас не возьмет.

      – Какова же ваша роль в этой политике? – спросила я. – Вы, верно, часто поступаетесь правдой – в угоду начальству, как начальство жертвует ею в угоду корпорациям?

      – Меня это не касается. – Лейтон смутился, но ненадолго. – Мне не приходится писать неправду, и совесть у меня чиста. Но, конечно, в нашем деле нельзя иначе. Такая уж это работа, – закончил он с мальчишеской лихостью.

      – Но когда-нибудь ведь и вы станете редактором и будете проводить эту политику?

      – К тому времени я уже буду прожженным журналистом, – усмехнулся он.

      – Но пока вы не прожженный журналист, скажите, что вы лично думаете о газетной политике?

      – Ничего не думаю, – ответил он без запинки. – Выше лба уши не растут – вот золотое правило для всякого журналиста, если он хочет преуспеть в жизни.

      И Лейтон преважно тряхнул головой.

      – А хорошо это? – настаивала я.

      – Хорошо все, что хорошо кончается, не правда ли? Не мы установили правила этой игры, и нам остается только им подчиниться. По-моему, это ясно.

      – Да