На куличках. Евгений Замятин

весь мир был добрый. И он неожиданно даже для себя, благодарно пожал Шмиту руку.

      Шмит потерял усмешку – и лицо его показалось Андрею Иванычу почти-что даже неприятным: неровное какое-то, из слишком твердого сделано, и нельзя было, как следует заровнять – слишком твердое. Да и подбородок…

      Но Шмит уже опять улыбался:

      – Вы соскучились, кажется, со своим денщиком? Мне говорил Нечеса.

      – Да, уж чересчур он – «точно так»… Хочу поменяться на какого угодно, только бы…

      – Так вот, меняйтесь со мной? Мой Гусляйкин – пьяница, говорю откровенно. Но до чрезвычайности веселый малый.

      – Спасибо, вот уж спасибо вам! Вы мне очень много…

      Простились. Андрей Иваныч шел домой, весь еще полный голубого. Итти бы ему одному и нести бы в себе это бережно… Да увязался Молочко.

      – Ну что, ну что? – подставлял он Андрею Иванычу розовую, глупоглазую свою мордочку: охота узнать что-нибудь новенькое, что бы можно было с жаром рассказать и генеральше, и Катюшке, и вечером в собрании.

      – Да ничего особенного, – сказал Андрей Иваныч. – Шмит предложил денщика.

      – Сам? Да что вы? Шмит ужасно редко заговаривает первый, – можете себе представить? А вы были у Шмитов? А у командира? Да бишь… командир в отпуску. Вот лафа – и вечном отпуску! Вот бы так, можете себе представить?

      – У Шмитов еще не успел, – говорил Андрей Иваныч рассеянно, все еще думая о сонно-голубом. – Был у Нечесов, у генерала. Генеральша – вдруг, ни к чему, о бородавках…

      Спохватился Андрей Иваныч, да было уж поздно. Маковым цветом заалел Молочко, заиндючился и важно сказал:

      – По-жа-луйста! Просил бы… Я горжусь, что удостоен, можно-сказать, доверия такой женщины… Бородавки тут абсолютно не при чем… Аб-со-лютно!

      Надулся и замолчал. Андрей Иваныч был рад.

      У трухлявого деревянного домика Молочко остановился.

      – Ну, прощайте, я здесь.

      Но, попрощавшись, опять развернулся и в минуту успел рассказать про генерала, что он бабник из бабников, успел показать Шмитовский зеленый домик и что-то подмигнуть про Марусю Шмит, успел наболтать о каком-то непонятном клубе ланцепупов, о Петяшке поручика Тихменя…

      Еле-еле стряхнул с себя все это Андрей Иваныч. Стряхнул – и пошел снова сонный, заколдованный, поплыл в голубом, в сказочном, на тамбовское таком непохожем. Не видя, поводил глазами по деревянным, сутулым домишкам-грибам.

      Вдруг застучали в окно, дробно так, весело.

      – «Кому – мне?» – остановился Андрей Иваныч перед зелененьким домиком. – «Да нет, не мне», – пошел дальше.

      В зелененьком домике распахнулось окно, кликнул веселый голос:

      – Эй, новенький, новенький, подите-ка сюда!

      Недоуменно подошел Андрей Иваныч и фуражку снял. «Но как же – но кто же это?»

      – Послушайте, давайте-ка познакомимся, все равно ведь придется. Я Маруся Шмит, слыхали? Сидела у окна – и думаю: а дай постучу. Ой, какой у вас лоб замечательный! Мне о вас муж говорил…

      Бормочет что-то Андрей Иваныч и глаза развесил: узкая,