Империя законности. Юридические перемены и культурное разнообразие в позднеимперской России. Штефан Кирмзе

потере своего доминирующего положения, обрекали религиозное равноправие на провал203. Религиозная принадлежность продолжала диктовать наличие тех или иных прав, начиная с религиозных прав на переход в другую веру и прозелитизм и заканчивая более широкими правами, такими как право занимать государственные должности.

      Новообретенные свободы также способствовали росту и политизации религиозного и национального самосознания204. В некоторых регионах с многочисленным еврейским и польским населением яростный антисемитизм, местный национализм и борьба с националистической деятельностью привели к взрывоопасной ситуации. В начале века на большей части западной и юго-западной окраины империи произошла эскалация насилия: вооруженные нападения на российских чиновников (Вильна, 1902; Одесса, 1905; Варшава, 1905) и сотни погромов еврейского населения205. Менее масштабные погромы также имели место в Крыму (Симферополь и Феодосия, 1905)206. Однако по сравнению с остальной территорией современной Украины полуостров оставался на удивление спокойным местом.

      В целом империя относилась к своим меньшинствам с «прагматической гибкостью»207. Некоторые историки утверждают, что, несмотря на периоды большей терпимости, центр всегда руководствовался одной политической установкой: христианизацией внутренних «других» империи с последующей русификацией и ассимиляцией, включающей правовую унификацию208. По мнению историков, придерживающихся такой точки зрения, моменты уступчивости были кратковременными, тактическими маневрами. И действительно, российские интеллектуалы и политики консервативных взглядов часто призывали к ассимиляции нерусского населения в русскую нацию и настаивали на том, что растущая колонизация юга и востока поможет поглотить коренное население. Начиная с 1870‐х годов они приступили к реализации поселенческих и образовательных программ, стремясь придать этой колониальной миссии новый импульс209.

      Тем не менее как центральная власть, так и ее региональные представители старались как можно лучше учитывать местные интересы и культурные различия. К репрессивным мерам они прибегали в основном тогда, когда чувствовали угрозу сепаратизма. То, что в таких случаях применялась сила и предпринимались попытки насильственного обращения в православие, не может скрыть того факта, что, как правило, конфликты решались путем уступок и примирения. Несомненно, политика в отношении меньшинств отражает долгосрочный курс на интеграцию. Однако эту тенденцию лучше всего рассматривать как рациональный процесс стандартизации и централизации, направленный на устранение различий в административной практике и защиту территориальной целостности государства210. Так как сохранение стабильности обычно имело приоритет, унификация оставалась частичной. Правительство в первую очередь заботилось о безопасности

203

Ibid. P. 116–117.

204

О политизации мусульман в контексте империи см.: Khalid A. The Politics of Muslim Cultural Reform: Jadidism in Central Asia. Berkeley: University of California Press, 1998; Усманова Д. М. Мусульманские представители в Российском парламенте, 1906–1916. Казань: Академия наук республики Татарстан, 2005.

205

Löwe H.-D. The Tsars and the Jews. P. 206–221; Hilbrenner A., Schenk F. B. Modern Times? Terrorism in Late Imperial Russia // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. 2010. Vol. 58. № 2. P. 161–171; Wiese S. Spit Back with Bullets! // Geschichte und Gesellschaft. 2013. Vol. 39. № 4. P. 472–501; Rolf M. Imperiale Herrschaft im Weichselland: Das Königreich Polen im russischen Imperium (1864–1915). Berlin: De Gruyter, 2015. S. 325–415.

206

Клейнершехет И. С. Дело об октябрьском погроме в Симферополе: судебный отчет. Симферополь: М. М. Эйдлин, 1907.

207

Kappeler A. Historische Voraussetzungen des Nationalitätenproblems im russischen Vielvölkerreich // Geschichte und Gesellschaft. 1982. Bd. 8. H. 2. S. 164; Kappeler A. Czarist Policy toward the Muslims of the Russian Empire // Muslim Communities Reemerge: Historical Perspectives on Nationality, Politics, and Opposition in the Former Soviet Union and Yugoslavia / Ed. E. Allworth. Durham: Duke University Press, 1994. P. 141–156.

208

Raeff M. Patterns of Russian Imperial Policy toward the Nationalities // Soviet Nationality Problems / Ed. E. Allworth. New York: Columbia University Press, 1971. P. 22–42; Ногманов А. Эволюция законодательства о мусульманах России (вторая пол. XVI – первая пол. XIX в.). С. 137, 143; Загидуллин И. К. Перепись 1897 года и татары Казанской губернии. С. 81–110. См. также ранние советские работы: Русификаторская политика царизма XVIII–XIX вв.; Григорьев А. Н. Христианизация нерусских народностей, как один из методов национально-колониальной политики царизма в Татарии; Воробьев Н. И. История Татарской АССР. Казань: Таткнигоиздат, 1955. Т. 1. С. 311.

209

Becker S. The Muslim East in Nineteenth-Century Russian Popular Historiography. P. 43.

210

Weeks Th. R. Nation and State in Late Imperial Russia. P. 9, 13, 16.