Первое свидание (сборник). Артем Бочаров

буквально лопались от смеха, когда я начинал с ними говорить. Так был смешон для них мой суржик – язык, на котором говорят многие в Малороссии. Я вежливо здоровался со всеми, деловито представлялся – пацанов сгибало пополам. Держась за животы и хохоча, они продлевали себе неожиданный ништяк:

      – Хохол, хохол!.. Скажи, а как там по-вашему…

      Стараясь говорить правильно, я чеканил слова чуть ли не по слогам. От этого всеобщее счастье вокруг становилось безбрежным.

      В слезах я прибегал домой и, уткнувшись лицом в бабушкин халат, вопрошал у неё горько:

      – Бабуля, ну почему меня хлопцы хохлом дразнят?!

      Бабушка гладила мою белобрысую голову, успокаивала и объясняла, что и как мне надо делать. Рецепт был прост – сейчас пока нужно меньше говорить, а больше слушать, как говорят вокруг, и запоминать это.

      Через две-три недели жизнь наладилась. Я уже довольно прилично изъяснялся на русском, и ребятня во дворе стала забывать, что я – вроде бы хохол. Быстро выветривался из моей короткой тогда памяти и суржик – новая среда, другой язык.

      Пролетело несколько беззаботных месяцев.

      А потом наступил Новый, 1970-й год и был новогодний утренник для детей новосибирских партийных боссов, куда я попал благодаря протекции родного дядьки, крутившего тогда баранку обкомовского «членовоза».

      К Деду Морозу, который – то ли от усталости, то ли от чего другого – откровенно дремал под ёлочкой, выходила карнавальная детвора. Снежинки, зайчики, лисички и медвежата читали стихи, пели песни, танцевали. Затем радостные детки бежали к родителям, прижимая к себе игрушку, выловленную Снегурочкой в мешке у Деда.

      Мне тоже хотелось игрушку. Я тоже знал стихи и песен немало мог спеть. А ещё в детском саду мы танцевали летку-еньку, аппликации делали разные и из пластилина лепили много чего. Там, в украинском Каланчаке…

      Я смело вышел к ёлке. На немолодом лице внучки Деда Мороза, пытаясь воспроизвести улыбку, потянулись неровно накрашенные губы:

      – А ты что расскажешь нам, мальчик?

      – Стих, – бойко ответил мальчик.

      – Про кого стих? – старалась Снегурочка за двоих.

      – Про бабу, – удовлетворил я любопытство.

      По рядам партийных родителей прошелестел еле уловимый бриз: «Товарищи! Чей ребёнок?!». Сигнал «Внимание! Тревога!» незримо повис над верхушкой сибирской красавицы-ели. Почувствовав состояние родителей, смолкли и вышколенные обкомовские дети.

      – Про кого?! – проснулся и закашлял Дед Мороз.

      – Про бабу, – спокойно поведал я хозяину зимы.

      По наступившей тишине, смущённым переглядываниям Деда, внучки и других взрослых, я понял – что-то тут не так, и даже предположил – наверное, сольные выступления закончились. Сейчас все дружно пустятся в хоровод.

      Подарок уплывал из рук.

      Я демонстративно набрал в лёгкие воздух. Дед Мороз тихо поинтересовался:

      – А это новогодний стих-то?

      Утвердительно кивнув, на выдохе я озвучил название произведения. Громко, как учили:

      – «Про бабу»!

      Аудитория молча смотрела на меня. Такое внимание, конечно, льстило и ещё больше воодушевляло перед исполнением.

      Вновь наполнив лёгкие, на едином дыхании я лаконично выдал:

      Стоит баба снегова —

      Здоровенна голова!

      Поглядает баба скосу:

      Кто украл у нэи носу?!

      Стишок этот незатейливый я выучил к прошлогоднему новогоднему утреннику в детском саду в Каланчаке. Мама нашла его в книжке-раскраске. На одной страничке там стоял грустный снеговик без носа, а в углу другой – оглядываясь на пострадавшего, трусливо бежал заяц с морковкою в зубах.

      После моего выступления под ёлкой повисла непродолжительная пауза, которую прервал высокопоставленный мужской голос:

      – Во даёт, хохлёнок!..

      И все сразу засмеялись, вдруг стало весело вокруг, зааплодировали все. Дед Мороз тоже смеялся, больно тыкал меня одной варежкой в живот, неприятно трепал по голове другой, и почти кричал, стараясь донести сквозь оживлённый гул:

      – Молодец! Ай, молодец!..

      У меня же настроение было испорчено – опять хохлом обозвали! Хохлёнком… Ну какой я им хохол?!

      Дед Мороз засунул руку в мешок и вытащил мне в подарок игрушку – маленькую пластмассовую гитару. Было на ней всего четыре струны, которые имитировали натянутые на миниатюрные колки резинки-венгерки.

      Словно знал Дед, что когда-нибудь возьму я в руки бас-гитару, и долгие годы буду зарабатывать этим инструментом себе на жизнь.

      На краю земли

      Обычная реакция людей, узнавших, что я родился в Магадане:

      – Ух, ты! Это же на краю земли!..

      Ни фи-га, дамы и господа, до самого края ещё далеко!

      В начале августа 1980 года