Отцы и дети. Избранное. Иван Тургенев

пожалуйста, брат, Николай Петрович, мне пора пить мой какао.

      Николай Петрович позвонил и закричал: «Дуняша!» Но вместо Дуняши на террасу вышла сама Фенечка. Это была молодая женщина лет двадцати трех, вся беленькая и мягкая, с темными волосами и глазами, с красными, детски пухлявыми губками и нежными ручками. На ней было опрятное ситцевое платье; голубая новая косынка легко лежала на ее круглых плечах. Она несла большую чашку какао и, поставив ее перед Павлом Петровичем, вся застыдилась: горячая кровь разлилась алою волной под тонкою кожицей ее миловидного лица. Она опустила глаза и остановилась у стола, слегка опираясь на самые кончики пальцев. Казалось, ей и совестно было, что она пришла, и в то же время она как будто чувствовала, что имела право прийти.

      Павел Петрович строго нахмурил брови, а Николай Петрович смутился.

      – Здравствуй, Фенечка, – проговорил он сквозь зубы.

      – Здравствуйте-с, – ответила она негромким, но звучным голосом и, глянув искоса на Аркадия, который дружелюбно ей улыбался, тихонько вышла. Она ходила немножко вразвалку, но и это к ней пристало.

      На террасе в течение нескольких мгновений господствовало молчание. Павел Петрович похлебывал свой какао и вдруг поднял голову.

      – Вот и господин нигилист к нам жалует, – промолвил он вполголоса.

      Действительно, по саду, шагая через клумбы, шел Базаров. Его полотняное пальто и панталоны были запачканы в грязи; цепкое болотное растение обвивало тулью его старой круглой шляпы; в правой руке он держал небольшой мешок; в мешке шевелилось что-то живое. Он быстро приблизился к террасе и, качнув головою, промолвил:

      – Здравствуйте, господа; извините, что опоздал к чаю, сейчас вернусь; надо вот этих пленниц к месту пристроить.

      – Что это у вас, пиявки? – спросил Павел Петрович.

      – Нет, лягушки.

      – Вы их едите или разводите?

      – Для опытов, – равнодушно проговорил Базаров и ушел в дом.

      – Это он их резать станет, – заметил Павел Петрович. – В принсипы не верит, а в лягушек верит.

      Аркадий с сожалением посмотрел на дядю, и Николай Петрович украдкой пожал плечом. Сам Павел Петрович почувствовал, что сострил неудачно, и заговорил о хозяйстве и о новом управляющем, который накануне приходил к нему жаловаться, что работник Фома «либоширничает» и от рук отбился. «Такой уж он Езоп, – сказал он между прочим, – всюду протестовал себя дурным человеком; поживет и с глупостью отойдет».

VI

      Базаров вернулся, сел за стол и начал поспешно пить чай. Оба брата молча глядели на него, а Аркадий украдкой посматривал то на отца, то на дядю.

      – Вы далеко отсюда ходили? – спросил наконец Николай Петрович.

      – Тут у вас болотце есть, возле осиновой рощи. Я взогнал штук пять бекасов; ты можешь убить их, Аркадий.

      – А вы не охотник?

      – Нет.

      – Вы собственно физикой занимаетесь? – спросил, в свою очередь, Павел Петрович.

      – Физикой, да; вообще естественными науками.

      – Говорят, германцы в последнее время сильно успели по этой части.

      – Да,