Александр Македонский: Сын сновидения. Пески Амона. Пределы мира. Валерио Массимо Манфреди

бросился вперед – так быстро, что было трудно не отстать. Но его воины хорошо знали, что государь всегда держит свое слово, и повалили следом всей массой, толкаясь щитами и разбрасывая в стороны защитников города, изможденных недосыпанием и усталостью. За Филиппом и его личной гвардией хлынуло остальное войско, вступая в ожесточенные схватки с последними защитниками Потидеи, которые забаррикадировали улицы и входы в каждый дом.

      К заходу солнца Потидея на коленях попросила мира.

      Когда прибыл гонец, наступила ночь. Загнав еще двух коней, с возвышавшихся над городом холмов он увидел внизу вокруг стен толчею огней и услышал торжествующие крики македонян.

      Гонец пришпорил коня и вскоре уже был в лагере, где попросил отвести его в шатер к царю.

      – Чего тебе нужно? – спросил его начальник стражи, судя по акценту северянин. – Царь занят. Город пал, и царь ведет переговоры с послами.

      – Родился царевич, – ответил гонец.

      Начальник стражи даже подскочил:

      – Следуй за мной.

      Государь в боевых доспехах находился в шатре, окруженный своими военачальниками. Чуть позади него сидел начальник штаба Антипатр. Прочие были представителями павшей Потидеи, которые не столько говорили, сколько слушали Филиппа – македонский царь диктовал свои условия.

      Начальник стражи, понимая, что его вмешательство в данный момент недопустимо, но в то же время осознавая, что промедление с оглашением известия будет еще более непростительным, выпалил одним духом:

      – Царь! Весть из дворца: царица родила тебе сына!

      Потидейские послы, бледные и истощенные, переглянулись и привстали со своих скамеечек. Антипатр поднялся на ноги и прижал руки к груди, ожидая распоряжения или какого-либо слова от царя.

      Филипп осекся на полуслове.

      – Ваш город должен выдать нам… – говорил он как раз в этот момент и закончил изменившимся голосом: – Сына.

      Послы не поняли и снова переглянулись, на этот раз побледнев от ужаса, но Филипп уже опрокинул свое кресло, оттолкнул начальника стражи и схватил за плечи гонца.

      Огонь светильников отбрасывал на его лицо резкие тени, горел в диких глазах.

      – Скажи мне, какой он, – велел царь тем же тоном, каким посылал своих воинов на смерть во имя величия Македонии.

      Гонец в ужасе осознал, что не сможет удовлетворительно ответить на вопрос, и вспомнил лишь четыре слова, которые было велено передать. Он прокашлялся и громогласно объявил:

      – Царь, твой сын – красивый, здоровый и крепкий мальчик.

      – Откуда ты знаешь? Ты видел его?

      – Я бы ни за что не посмел, государь. Я стоял в коридоре, как мне было велено, с плащом, переметной сумой на плече и оружием. Вышел Никомах и сказал… буквально такие слова: «Отправляйся, скачи к царю и скажи ему, что у него родился сын. Скажи, что это красивый, здоровый и крепкий мальчик».

      – Тебе сказали, похож он на меня?

      Чуть замявшись, гонец ответил:

      – Этого мне не сказали, но