Приручить Сатану. Софья Бекас

облачко, и строго посмотрел на Бесовцева, который под его взглядом сразу вернулся с небес на землю.

      – И… Спой нам что-нибудь.

      – Спеть? Что именно?

      – На твоё усмотрение, – Бесовцев лукаво посмотрел на хозяина дома и как бы невзначай сказал: – Саваоф Теодорович прекрасно играет на скрипке, ты знала?

      – Да, доводилось слышать… Очень красиво.

      – Поверь, с его сопровождением даже самые ужасные звуки будут казаться прекрасной песней, но, я думаю, ты и так неплохо поёшь, – сказал Бесовцев, выпуская под нос слабый дымок, так что он стал похож на китайского дракона с длинными усами. Саваоф Теодорович шуточно закатил глаза, поражаясь его наглости, но всё-таки встал со стула и пошёл за скрипкой, шепнув Еве на ухо, чтобы она пока выбрала музыку. Девушка знала наизусть не так уж много песен, так что вариантов было немного.

      – «Пшеничные волосы», – сказала она, когда Саваоф Теодорович вернулся со скрипкой. Тот понимающе кивнул и попробовал пару нот.

      – «Снова всходит луна, предвечерние полосы

      Освещают надеждой пшеничные волосы…»

       Как только прозвучали первые строчки песни, Ева совершенно забыла про какое-либо волнение: Саваоф Теодорович отлично играл, будто всю жизнь учил именно эту партию.

      – «…Что струятся в руках, словно жидкое золото,

      Словно мёд, наконец-то застывший от холода.

      Я люблю эти волосы цвета пшеницы,

      Что качаются в поле под щебет синицы,

      Что хранят чёрно-белое дерево, трепет,

      Когда думают, что их никто не заметит.

      Они лентой песчаной вдоль берега вьются,

      Как змея, с пересохшей пустыней сольются,

      И не шелест волны мне мерещится снова -

      Это волосы шепчут подобия слова.

      Я смотрю и не вижу пшеничные пряди,

      Потому что они развеваются сзади,

      Потому что они, словно ангел-хранитель,

      Раскрывают свои обнажённые крылья.

      Я их ласковый шёлк пропускаю сквозь пальцы;

      Заплетаются волосы в собственном танце,

      И тугая копна распадается ворохом

      Между тихой землёй и расплавленным воздухом.

      Расцветают в воде белобрысые лотосы,

      Расцветают надеждой пшеничные волосы,

      И качаются в поле немые колосья

      Вокруг собственной тонкой невидимой оси».

       Прозвучала последняя нота, и всё стихло. Ада уже давно спала на коленях Саваофа Теодоровича, совершенно не обращая внимания на разговоры взрослых, поэтому мужчина аккуратно, чтобы не разбудить, отнёс её в детскую. Бесовцев тоже о чём-то задумался, периодически выпуская изо рта небольшие клубы дыма, и в этот момент он выглядел таким серьёзным и взрослым, словно позади у него была длинная тяжёлая жизнь, проблемы которой преследуют его до сих пор.

      – Ты очень красиво поёшь, – тихо сказал он после некоторого молчания, задумчиво разглядывая ногти. Ева тихо поблагодарила и вдруг заметила, что