Возрожденные полки русской армии. Том 7. Группа авторов

и смешаться с общей «серой массой», мы были в солдатских шинелях и без погон. Ввиду холодного зимнего времени, переходы мы делали небольшие и, пройдя 20—25 верст, останавливались в какой-нибудь деревне на ночлег. В целях предупреждения внезапного нападения (вся местность кишела дезертирами, идущими с фронта и разными вооруженными «до зубов» бандами, грабившими все на своем пути) мы для ночлега выбирали какое-нибудь отдельно стоящее строение или крайнюю хату. На ночь всегда выставляли часового.

      Таким порядком мы благополучно сделали три перехода. На четвертый день пути, 4 февраля 1918 года (день, ставший мне памятным на всю жизнь), сделав длинный переход около 30 верст по сильному морозу, под вечер мы пришли в деревню Роги Уманского уезда Киевской губернии, где наметили ночевать. Обратившись к «сельскому комитету», мы попросили разрешения переночевать на стоящем отдельно, по-видимому пустом, помещичьем дворе. Но находившаяся там банда, во главе с сельским комитетом, приняв угрожающее в отношении нас положение, отказала в разрешении расположиться в усадьбе и потребовала сдать им оружие.

      Конечно, мы наотрез отказались исполнить это требование и двинулись дальше, но, пройдя две-три версты, решили заночевать на маленьком хуторке, так как наши лошади совершенно пристали после длинного перехода по плохой, обледенелой дороге.

      На следующий день, чтобы дать передохнуть лошадям, мы сделали дневку. Хуторок, в котором мы расположились, не только дал нам возможность удобно поместиться, но и позволил поставить всех лошадей под крышу в длинной хуторской конюшне. 6 февраля рано утром мы позавтракали и пошли в конюшню, чтобы поседлать лошадей для продолжения нашего пути следования. Тут мною (как старшим по чину) была допущена оплошность, которой я никогда себе не прощу: для ускорения седловки лошадей я снял с наблюдательного поста очередного часового, чтобы он одновременно со всеми поседлал свою лошадь. Войдя в конюшню, мы для удобства седловки сняли с себя винтовки и положили их в сторонке. Когда лошади были уже поседланы и оставалось их вывести из конюшни, внезапно в открытые двери раздался залп из винтовок и в конюшню ворвалась озверелая толпа в 80—90 человек крестьян и солдат (вероятно, дезертиров). Не успев схватить своих винтовок, мы выскочили в противоположные ворота. Корнет Науменко, успев сделать один выстрел из маузера, тут же упал убитый. Пятеро других офицеров (в их числе и мой брат) получили тяжелые ранения. Остальные все были схвачены напавшими. Оказывается, на рассвете организованная банда дезертиров и крестьян, возглавляемая одноруким матросом, прошла незамеченной по оврагу и, выждав, когда мы все вошли в конюшню, сделала неожиданное нападение, которым мы были захвачены врасплох. Лишь один корнет Спришевский, успевший вывести свою лошадь, ускакал (что нас, в конечном итоге, спасло от самосуда). Подстрекаемая матросом толпа хотела тут же нас прикончить, но под влиянием более умеренных элементов с самосудом задержалась, а поволокла нас назад в деревню Роги и втолкнула в какую-то хату, занявшись грабежом