Клуб анонимных мстителей. Александра Байт

На финальном аккорде дирижер размашисто, с исступлением взмахнул палочкой, будто желая поразить пианиста в самое сердце. Ставя точку в своей жизни. Оставляя ощущение трагедии.

      Гений между тем притормозил на одной из улочек – к известному кладбищу в центре города проще было подойти пешком. Открыл мою дверцу, потом заботливо помог выбраться Рудольфу Карловичу. Я почти физически ощущала владевший дирижером трепет, но покровительственное присутствие Гения немного развеивало напряжение. У самых ворот кладбища старик остановился как вкопанный, не в силах занести ногу и сделать последний решительный шаг. Нечто подобное чувствуешь иногда во сне, когда нужно бежать, а тело тебя не слушается.

      – Может быть, вернемся? – Гений мягко тронул за рукав дирижера. – Не надо себя мучить.

      – Нет, – покачал головой старик и упрямо тряхнул седыми прядями. – Нет. Иначе я никогда от этого не избавлюсь.

      Кивнув, Гений скрылся в маленьком здании при входе, где располагались администрация кладбища и цветочный магазин. Через пять минут он выскочил оттуда с двумя ветками каких-то странных красновато-желтых цветов, напоминавших языки пламени.

      – Я выяснил, какой участок нам нужен, это туда. – Гений махнул вправо и протянул дирижеру цветы. – А здесь неплохой магазин, я звонил им вчера, и доставили в лучшем виде. Довольно редкие в наших краях цветы, иногда их называют кошачьими когтями. Символ мести, предупреждение о грядущей каре. Мне показалось, вам, как творческому человеку, понравится. Можете «подарить» цветы обидчику.

      Мы прошли немного вперед, пару раз свернули. По акварельно-голубому апрельскому небу бежали облачка, а пока еще голые деревца и смотревшие на нас древние ангелочки добавляли картине безмятежности. Но стоило нам выбраться на современную аллею, окаймленную пышными памятниками советских времен, как зыбкое умиротворение рассеялось.

      – Вот он! – торжествующе вскричал Гений, и передо мной предстал помпезный постамент. Скользнув взглядом выше, я увидела глыбу из белого мрамора, в которой угадывались очертания плеч и головы. Подойдя ближе, я разглядела узнаваемые нос картошкой, залысины и глазки-щелочки. Перед именем и годами жизни вилась высеченная на камне тоненькая ниточка нот. Мы остановились как вкопанные, и я спиной уловила ужас, объявший замершего сзади дирижера. Через мгновение Рудольф Карлович в порыве не свойственной его возрасту энергии бросился к памятнику.

      – Нет, не мое! Слава богу, не мое, – с облегчением выдохнул он, считав ничего не говорящую мне строчку нотных знаков. Потом в эйфории обвел нас взглядом… и тут же осекся, пронзенный внезапным осознанием. – Какое унижение! Нет, вы только вдумайтесь, какое унижение! Я устал быть жертвой! Бояться его… даже мертвого… Радоваться, что он не может меня обокрасть – уже с того света! Один миг – и все, я – не человек, меня нет! Только страх, животный