Пират, ищи!. Василий Великанов

х героев в мирном и ратном труде. Вот об их подвигах я и хочу вам рассказать.

      Но вместе с тем мне очень хочется поведать и о животных, чья жизнь и судьба тесно связаны с человеком в труде и в бою: то это доморощенный рысак Сокол, пострадавший от волчьих зубов, то собака Альфа – «аккуратный почтальон», которая спасла меня и Сокола, то верный пес Дружок – подносчик патронов, погибший на могиле хозяина. Или несравненные «живые тягачи» – верблюды Разбойник и Мишка, а то истребители танков – Волчок, Шарик и Полкан, поводырь слепого – «ученая» Норка, быстроногая Ласточка, дважды спасшая от гибели шестнадцатилетнего конника Петю Сердюка, и, наконец, миноискатель Пират, с помощью которого вожатый Лёнькин разминировал блиндаж.

      Немало через мои руки прошло четвероногих пациентов, и я лечил их так же внимательно и любовно, как медики лечат человека. Присматриваясь к животным, я замечал, что не все они на одно «лицо», как думают некоторые люди:

      у каждого свои привычки и повадки, свой «характер». Открывать эти особенности у «братьев наших ме́ньших», проникать в их внутренний мир, понимать их поведение, желания, нужды и, в конце концов, умело управлять ими – это очень интересно и поучительно. Тем более что в общении с людьми собака и лошадь учатся понимать всякий язык и способны проявлять к человеку привязанность и благодарность. Да и сами животные, как и птицы, при общении друг с другом применяют свою особую сигнализацию, свой «язык».

      Тысячелетиями находясь в общении с человеком, домашние животные стали значительно «культурнее» и «умнее», чем их дикие предки. Особенно это заметно на собаке, самом верном друге человека.

      Все, что написано в этой книге, – правда. В основу своих рассказов я положил истинные события – то, что видел и пережил сам или близкие мне люди.

      Посвящаю ее моему школьному учителю-другу А. В. Фёдорову, который вложил в меня первые зерна любви к жизни и литературе.

      Автор

      Сокол

      Однажды ранним утром, во время моего дежурства, в ветлечебницу привезли необычного пациента, и, когда сняли с него попону, которой он был прикрыт, я ужаснулся: в повозке лежал, весь в ранах, окровавленный жеребенок.

      Привез его старший конюх колхоза «Рассвет» Иван Агапович Владимиров.

      – Вот какой… и войны нет, а весь израненный, – сокрушенно сказал он. – Проморгал мой Мишка…

      Около повозки понуро стоял небольшой паренек лет четырнадцати. Лицо у него было обветренное, нос в шелушинках.

      Заметив мое недоумение, Иван Агапович пояснил:

      – Волк его порезал.

      Медлить было нельзя, и я побежал на квартиру к врачу. Александр Алексеевич Фёдоров жил тут же во дворе, в отдельном домике.

      Врач осмотрел истерзанного жеребенка и покачал головой:

      – Да-а… Изуродовал он его сильно.

      – Александр Алексеевич, он ведь у нас от племенной матки. Может, как-нибудь выходим, а? – спросил Иван Агапович, с тревогой и озабоченностью заглядывая врачу в глаза. Александр Алексеевич прощупал у жеребенка позвоночник, ноги и сказал, обращаясь ко мне:

      – Впрочем, кости и суставы, кажется, не повреждены.

      Крови много потерял. Ну что ж, Василий Николаевич, попробуем полечить… Иван Агапович с сыном осторожно подняли жеребенка и понесли его на попоне в манеж. Жеребенок почувствовал, что его уносят от матери, приподнял голову, задрыгал ногами и тоненько заржал. Матка ответила ему ржанием и пошла вслед за ним, едва не ворвавшись в манеж вместе с повозкой. Дверь манежа закрыли. Матка неистово ржала и копала землю копытами. Пришлось ее выпрячь и ввести к сыну. Лишь там она успокоилась.

      Жеребенка положили на хирургический стол. Ввели кровь. (У нас в лечебнице стоял конь Воронок – донор.) Лишь после этого мы приступили к операции. На теле маленького жеребенка оказалось семнадцать ран! И многие из них рваные, глубокие.

      Пришлось некоторые зашивать, а кое-где и обрезать лохмотья кожи. Несмотря на обезболивание, жеребенок иногда вздрагивал и порывался встать. В такие моменты его мать тянулась к нему мордой и тревожно ржала.

      Иван Агапович успокаивал ее:

      – Ну-ну, дурочка. Ничего с твоим малышом не сделается. Все хорошо будет. У всех конюхов такая привычка: они разговаривают с лошадьми, и им кажется, что лошади их понимают.

      Во время операции, придерживая голову жеребенка, Миша посматривал на мои руки. Его заинтересовала наша работа.

      Возились мы с жеребенком часа два. Устал я и даже вспотел от волнения. Впервые мне пришлось делать такую сложную операцию. Александр Алексеевич помогал мне и руководил всем ходом операции.

      После обработки ран мы наложили клеевые повязки, и темно-серый жеребенок стал пестрым.

      Иван Агапович, довольный, улыбнулся.

      – Вот какой пегаш стал, и не узнаешь. Теперь небось выживет? – спросил он, обращаясь к врачу.

      – Трудно сказать… – уклончиво ответил Александр Алексеевич. – Может быть, и выживет,