Удивительные истории о веществах самых разных. Бахыт Кенжеев

причем промышленная революция (равно как и невоспитанные коровы) не играла в этом решительно никакой роли, поскольку ее масштабы в то время были слишком скромны.

      Впрочем, мы ни на чем не настаиваем. Пускай читатель придет к выводу самостоятельно. Что до озона, то и ему (точнее, озоновому слою, который – о, поэтическая вольность! – размещен поэтом не в стратосфере, а прямо у поверхности земли) нашлось место в российской поэзии, например, в поэме Андрея Вознесенского «Оза», в свое время весьма и весьма впечатлившей публику 60‐х годов прошлого века. Вот соответствующий отрывок:

      Ты мне снишься под утро,

      как ты, милая, снишься!..

      Почему‐то под дулами,

      наведенными снизу,

      ты летишь Подмосковьем,

      хороша до озноба,

      вся твоя маскировка —

      30 метров озона!

      Твои миги сосчитаны

      наведенным патроном,

      30 метров озона —

      вся броня и защита!

      В том рассвете болотном,

      где полет безутешен,

      но пахнуло полетом,

      и – уже не удержишь.

      Дай мне, Господи, крыльев

      не для славы красивой —

      чтобы только прикрыть ее

      от прицела трясины.

      Пусть еще погуляется

      этой дуре рисковой,

      хоть секунду – раскованно.

      Только пусть не оглянется.

      Пусть хоть ей будет счастье

      в доме с умным сынишкой.

      Наяву ли сейчас ты?

      И когда же ты снишься?

      От утра ли до вечера,

      в шумном счастье заверчена,

      до утра? поутру ли? —

      за секунду до пули.

      Зарин – не рифма для зари

      В этой главке один из авторов, а именно Бахыт, немножко потянет одеяло на себя, процитировав для начала свое собственное стихотворение под заглавием «1904» из цикла «Светлое будущее». Вот оно:

      Когда хандра, в час темной синевы,

      где знай кривляется луна кривая,

      промчусь по льду красавицы Невы

      в звенящем электрическом трамвае.

      Стук черного металла о металл.

      От жалости к себе вдруг втихомолку

      расплачусь, потому что так устал,

      что даже санатория без толку —

      развалины, лимоны, лаццарони.

      Как все же гнусен пресловутый юг!

      Пускай Харон не терпит посторонних —

      в своем каяке – мне давно б каюк

      настал, когда б не славный фармацевт

      с Васильевского, не шары с цветными

      растворами в витрине, не рецепт

      с печатью смазанной, и на чужое имя.

      Спеши, трамвай, не быстро, а бистро,

      как то метро в Париже. Только не заснуть бы.

      Ах химия, как широко ты про-

      стираешь руки в нынешние судьбы:

      витая над окаменевшею водой,

      оружием играешь многогранным,

      амилнитрит,