Слишком личное. Наталья Костина

и почувствовал, как где-то в глубине милицейской души ворохнулось сомнение. После бессонной ночи все тело было каким-то ватным, но мыслилось необыкновенно четко. «Она тебе никто!» – продолжал настаивать внутренний голос, но капитан дал ему пинка и загнал куда-то на самые задворки. Перед ним сидела изможденная, регулярно избиваемая женщина с фотографией сына в руках. Которая только что случайно – а, пусть даже и не случайно! – убила своего мужа-подонка. Такое тело, как у нее, он видел несколько лет назад, когда в составе группы участвовал в расследовании дела одного садиста. Тот держал свою жертву в подвале и издевался над ней, пока та не умерла. А потом выбросил на помойку. Если бы они его не вычислили, то, вполне возможно, он скоро нашел бы себе следующую. У той женщины были точно такие же груди в ожогах, синий от кровоподтеков живот, истерзанное лицо… У этой лицо чистое, значит, с расчетом бил, мразь, подлая, бездушная скотина… Правильно она сделала, эта Рита…

      В прихожую ввалились сразу все – Сорокина, эксперт, врач и шофер Петрович. Шоферу делать здесь было совершенно нечего, но он хотел пристроить покупки в хозяйский холодильник. Холодильник стоял в прихожей – в тесной кухоньке ему не было места, – и шофер сразу же бесцеремонно открыл его и втиснул свой пакет на нижнюю полку. После чего вернулся в машину дремать.

      – Чего тут у нас? – Педантичная Сорокина все же решила сначала взглянуть на место происшествия. Она была женщина ответственная и, прежде чем воспользоваться хозяйским добром, хотела уяснить себе объем работы.

      – Ага! – удовлетворенно изрекла она, бегло оглядев кухню, затем вернулась в коридор, где любезный дежурный доктор уже освободил в хозяйском холодильнике полку, бесцеремонно выставив на пол банки со смородиновым «витамином». Быстренько переместив в надежное место содержимое сумки, следователь вернулась к исполнению обязанностей.

      – Очень хорошо, – заявила она, протопав из коридорчика в кухню.

      Что она видела здесь хорошего, сказать было трудно. Хорошими в этой крохотной квартирке были утренний свет, запах свежеиспеченного сдобного теста, тенистые пышные липы под окном, и воробьи, возившиеся в пыли у ног торгующего селянина и подбирающие творожные крошки, также были недурственны в своем роде. Но в женщине с потухшим лицом, безучастно сидящей у стены, и в трупе с ножом в печени явно не было ничего хорошего.

      Однако Сорокина бодро переместилась к столу, ловко, не испачкав туфель, перешагнула кровяную лужу и кивнула эксперту и доктору:

      – Давайте в темпе, ребята.

      Лысенко отодвинулся к стене, освобождая следователю место. Этим утром он почему-то видел и чувствовал все необычайно остро, так, как будто в его организме произошел некий качественный скачок. Словно после многих лет сосуществования рядом с огромным количеством человеческого горя, которое по долгу службы сопровождало его всю жизнь и замылило взгляд на такие вещи, как убийство мужа женой, истязание беспомощной женщины,