Как жить человеку на планете Земля?. Вик Тор

только период в утробе матери моей? Был я до этого где-нибудь, кем-нибудь?

      Синтетист: И приходит к выводу, что смертно только тело, а душа бессмертна! Мистики разного времени (к примеру, Бёме, Сведенберг, Экхарт и др.) также утверждают именно это. Искусство добавляет свои краски: литература Возрождения (Данте А., в частности, – «Божественная комедия»), живопись средних веков (И. Босх, Брейгель, А. Дюрер), – тоже рисуют красочные картины жизни человека после физической смерти тела (описывая соответственно ад, чистилище, рай). До них эту тему живописуют античные авторы (начиная от Гомера). Наши современники – русские поэты Серебряного века продолжили эти традиции.

      К. Д. Бальмонт: Несмотря ни на что, – смерти нет. Или она есть, но она не то, что о ней думают. Я чувствую белую Невесту, когда один, в великой безглагольности глубокой ночи, я смотрю на Млечный Путь. Я знаю тогда, что она обворожительна, тихая освободительница, и все мне ясно. Она шепчет мне, что она не обманет, только она одна. Она ведет меня к новому, к неиспытанному и к свежей встрече с теми, с которыми, хоть прощался, не успел проститься, потому что и нельзя прощаться с теми, с кем связан внутренней тайной любви, долженствующей снова привести любимых лицом к лицу.

      Синтетист: Бальмонт называл смерть Белой Невестой. Похоже, его привлекал буддизм в этом смысле. В одном из стихотворений («К Камакуре», – местность в Японии) он пишет:……«Поняв, что жизнь и смерть— мне все едино,\ Я принял мысль от Будды-Исполина»\… (Но, заметим, буддизм – это сложное, по-разному, в различные периоды времени, излагаемое учение: есть в нем и полное отрицание жизни с ее тяготами, – «остановить колесо «сансары»; есть и надежда на преобразование ее через любовь). Размышлял Бальмонт и о связи состояний жизни, смерти и сна. (Это специальная тема, о которой размышляют многие мыслители, но сегодня мы об этом говорить много не будем, – замечу лишь, что проблемами снов особенно много занимались европейские психоаналитики З. Фрейд: К. Юнг.). А у К. Бальмонта этой теме посвящено его знаковое стихотворение: «Мой завет»…, – где он утверждает, что любит жизнь, но и славит сон, дающий ощущение соприкосновения с некой прекрасной сферой возможного продолжения жизни, мечтой.

      Виктор: Вообще русская литература (особенно до 1917го года) уделяла большое внимание всем этим вопросам. Замечательный анализ этих традиций имеется у нашего современника-писателя и литературного критика Рудольфа Дуганова: от Пушкина и Гоголя до Блока и Маяковского («В.Хлебников и русская литература»). В частности, он отмечает, что «Баня» (произведение В. Маяковского) – это метафора времени, а его фантастическая «машина времени» – это дверь смерти и рождения: «ведь смерть – не что иное, как выход из времени, а рождение – вход во время». Это «дверь» между замкнутым пространством времени, в котором мы живем, и бесконечно открытым пространством вечности. Особое внимание Дуганов уделяет творчеству Велимира Хлебникова, гения Серебряного века, который