По лабиринту памяти. Ольга Трушкова

колючую ветку. Закрыла глаза, вдохнула неповторимый запах хвои. Запах детства. Запах далёкой родины.

      Бабка, видевшая из окна свернувшую к дому девушку, обеспокоилась её долгим отсутствием и, накинув на голову тёплый платок, вышла на улицу.

      – Откуда это чудо? – спросила Маша.

      – Егор где-то добыл. У нас-то ёлки не растут, сосну ставят на праздник, а он заладил одно: «Маше надо ёлку! Маше надо ёлку!»

      Бабка так потешно передразнила Егора, что девушка звонко расхохоталась. Засмеялась и бабка.

      Вечером Егор принёс ёлочные игрушки, установил ёлочку, но где её приобрёл, так и не сказал. Они вдвоём наряжали красавицу, а бабка, глядя на них, тихо радовалась и тайком их крестила.

      Игрушки были старые, некоторые наполовину разбитые. Но всё равно ёлочка выглядела очень нарядной. Так же, как в Машином детстве, только там была не ёлочка, а ёлка, и наряжала она её не с Егором, а с мамой и бабой Нюрой.

      Дома у них на Новый год всегда стояла ёлка. Большая, под потолок. Папа заносил её в дом, но сразу не устанавливал. Он говорил, что елка должна сначала познакомиться с их домом, с Машей и с мамой. С папой она уже в лесу познакомилась. Маша хотела потрогать елку, а та её уколола.

      Потом папа устанавливал гостью из тайги на крестовину, и Маша с мамой её наряжали. Игрушек почти не было, но зато была большая и очень красивая звезда. Папа надевал её елке на самый верх. Баба Нюра приносила много блестящих бумажек, и они с мамой нарезали из них узенькие полоски. Почему-то мама и баба Нюра называли их дождиком, хотя полоски были сухими. Полоски тоже развешивали на ветках, еще на них набрасывали кусочки ваты.

      Но главное – это гирлянды конфет в фантиках!

      Конфеты в фантиках покупали Маше только с получки. Редко. Обычно мама и папа приносили в бумажном кулёчке карамельки – подушечки с непонятным названием «дунькина радость». Маша часто видела одну тётеньку с соседней улицы, которая всегда пела про какое-то горе и плакала, а взрослые говорили:

      – Опять Дуньке радость – зарплату получила.

      Маша понимает, что от радости поют, и те взрослые правильно говорили. Но она не понимает, почему тогда тетенька, если у неё радость, пела про горе и плакала? И почему вкусные подушечки называются её радостью?

      Спросила у мамы, а мама вздохнула, погладила Машу по голове и сказала:

      – Не дай бог никому такой Дунькиной радости!

      Потом та тётенька умерла, потому что, оказывается, у неё совсем-совсем никого не было: ни мамы, ни папы.

      Теперь Маша поняла, почему тётенька пела про горе и плакала. Это очень большое горе, когда нет ни мамы, ни папы.

      Маша тоже бы плакала и даже, наверное, тоже бы умерла.

      Грустно улыбнувшись своим воспоминаниям, Маша подумала о том, что все реже и реже стала вспоминать о своих родителях, вот даже на последнее письмо никак не соберется ответить. Надо завтра же им написать и отправить поздравительную телеграмму. Да и соседей поздравить надо: тётю Галю, бабу Нюру, деда Санчу.

      Баба Нюра – первая Снегурочка из Машиного детства…

      Дед Санча – первый Дед