Монстры под лестницей. Хельга Воджик

ветра бросали мелкий колючий снег, а черные деревья тянули свои кривые пальцы-ветви, уже полностью лишенные листьев. Бочка и его свора давились от смеха. Их рты изгибались почти звериными оскалами, а раскрасневшиеся от первого мороза лица пылали румянцем.

      Я кинулся на них, рыча от злости. Я махал руками, ногами, старался укусить их, порвать на клочки, пока не потерял сознание. Мне тогда разбили бровь и сломали нос. Но обиднее всего то, что где-то глубоко-глубоко внутри, в самом темном уголке меня – я был с ними согласен. И вот тогда и во мне что-то сломалось. Я ощутил пустоту и безысходность. Казалось, злость выгрызла всего меня изнутри. Оставив лишь пустой каркас, как у куклы. Безликий, с провалами темноты вместо глаз. Иногда я вижу в отражении не мальчика, а оболочку. Я пытаюсь загнать этого темного двойника подальше, но каждый раз он возвращается. И тогда весь мир теряет цвет, словно выцветшее фото. В такие моменты мне хочется сломать всю эту серость вокруг, мне хочется кричать, бежать, лишь бы вырваться из его рук, не чувствовать безнадежности. Я и Кэр – мы сломанные куклы. Две оболочки и два двойника в отражениях друг друга.

      Иногда я думаю, что мы оба, я и моя мать, заложники друг друга, и мы тянем друг друга на дно, словно камень на шее. И тогда я чувствовал себя виноватым в ее неудавшейся жизни. А в следующий миг винил ее за свои несчастья. Я люблю ее, но мой темный двойник ненавидит то, чем она стала.

      Интересно, а что думает она? Вдруг Кэр ненавидит Макса? Но я не спрошу. Ведь если бы она спросила меня, то сказал бы я ей всю правду? А часть правды? Мы бы вновь сыграли в поддавки, с взаимоуничтожением.

      – Макс, я приготовила оладьи, и в этот раз без горелок, – звонкий голос прогнал тишину старого дома.

      Я смахнул моего темного двойника, улыбнулся и отправился вниз. Кому нужна эта правда?

      Глава 3

      О черных оладьях и птицах

      Я незаметно отскабливал пригоревшие бока оладий и обильно смазывал поврежденные участки джемом. Мама делала вид, что не замечает моих манипуляций. И нас обоих вполне устраивала этакая вежливая слепота.

      – Непривычно как-то. Нас точно не выселят отсюда?

      – Судя по документам, пока мы живем в этом доме, он наш.

      – Странно как-то, ведь он нас совсем не знал.

      Мать задумчиво поводила нанизанным на вилку кусочком по тарелке.

      – Мне иногда кажется, что он и сына своего не знал. По крайней мере, твой отец никогда не рассказывал об этом доме и своей семье.

      Она отправила кусочек в рот, подумала и добавила:

      – И в доме я не увидела ни одной фотографии.

      – Может, это один из домов, и они здесь никогда и не жили?

      – Возможно.

      – Или ты плохо искала?

      – Справедливо.

      – Может, на кладбище поискать? – предложил я.

      – Думаю, там он не в самом лучшем виде, – все оттенки черного – это про юмор моей мамы.

      Я справился с очередным обгоревшим бедолагой в моей тарелке.

      – А кто приходил?

      – Соседская