Почему нарушаем!. Алексей Оутерицкий

не нашелся, что ответить, а долговязый тем временем принес два найденных без труда серых проволочных ящика, в точности как у главы и единственного представителя принимающей гостей стороны.

      – Вот и ладно, – обрадовался дородный. – Рассаживайтесь. Посидим рядком, поговорим ладком.

      – Нам задницы рассиживать некогда, – зачем-то ответил за двоих лысоватый, хотя долговязый, вняв совету, покладисто присел на свое только что найденное и оказавшееся неожиданно комфортным седалище.

      – И куда ж ты, мил человек, торопишься? – поинтересовался дородный. – Небось, протест против свалки строчить? Так успеешь еще, тем более что пустое это дело. Опоздал ты с протестами. Свалка-то – вот она. – Он повел рукой, обозначив гостеприимного вида полукруг. – Вот я и говорю, садись, в ногах правды никакой. А если на сериал новомодный спешишь, так тем более не опоздаешь. Их по утрам повторяют, а если даже какую серию пропустишь, все одно не заметишь. Они все одинаковые. И серии и сериалы. В них даже актеры одни и те же играют.

      – Мне пустым заниматься некогда – сериалы смотреть, – нахмурился лысоватый. Чувствовалось, что он возражает лишь из упрямства и, очевидно, присущего ему чувства противоречия. – Мне б мусор выкинуть.

      – Так и бросай, коль невтерпеж, – предложил здоровяк.

      – Но куда! Контейнеры-то убрали.

      – Тебе что же, целой свалки мало? – подивился здоровяк. – Бросай куда хочешь, свалка – она большая, все в себя примет.

      – Ну… я, право, не знаю, – пробормотал лысоватый. Он растерянно почесал залысину. – Не положено так, чтоб мусор где попало раскидывать. Положено, чтоб в контейнер. – Видимо, по причине все той же растерянности он присел на свой проволочный ящик и опять почесал залысину – теперь на другой стороне немалой величины лба. Заметив, что до сих пор держит свое ведро в руке, он поколебался и поставил его рядом, как это недавно сделал долговязый – тот тоже не решился вывалить свой мусор куда попало, хотя места для этого, как справедливо подметил дородный, было предостаточно. – И почему, позвольте осведомиться, на «ты»? – не зная что сказать, вернулся он к старой теме.

      – А как вас прикажете величать? – с готовностью поинтересовался дородный.

      – Меня зовут Иван Петрович, – представился лысоватый, – а его… – Замявшись, он вопросительно посмотрел на соседа.

      – А меня… – Тот тоже не договорил.

      – Будешь Интеллигентом, – оборвал его здоровяк. Его голос прозвучал безапелляционно, было совершенно очевидно, что никакие возражения в расчет приняты не будут. – А ты… – он окинул лысоватого оценивающим взглядом, – будешь Общественником. Этого достаточно, да и короче так, чем Иван Петрович или Петр Иваныч, не говоря о каком-нибудь совсем уже Пантелеймоне Акакиевиче. Мы тут все люди свои, нам друг перед другом в пустых любезностях рассыпаться незачем. Возражения имеются?

      – Почему