Царство селевкидов. Величайшее наследие Александра Македонского. Эдвин Роберт Бивен

здесь опять-таки мы можем видеть влияние политического окружения. В деспотизме нет ничего, что могло бы ускорить мысль; требуется нерассуждающее повиновение; принципы управления заключены в сердце царя. В греческом городе было совершенно иначе. В демократиях граждане особенно привыкли к тому, что всю жизнь перед ними на собраниях излагаются разные способы ведения политики; они слушают речи в судах и следят за аргументами противоположных сторон. То, что казалось истинным, тут же подвергается сомнению и признается ошибочным. Учреждения оправдывались или осуждались на основании широких принципов Красоты или Пользы. Греки жили в атмосфере дебатов; рыночная площадь была настоящим гимнастическим залом, где разрабатывались способности к критике. Сам Платон мог представить процесс рассуждения только в форме диалога.

      При этих обстоятельствах, несмотря на естественное почтение к общепринятым обычаям и верованиям, несмотря на противостояние более консервативных натур – ворчание этой оппозиции мы слышим во всей греческой литературе, – критическая способность задействовалась все больше и больше. Она проникла во все сферы деятельности, как неизбежный принцип прогресса. Именно прогресса в противоположность застою, поскольку она проверяла устоявшиеся принципы; прогресса в противоположность беспорядочному движению, поскольку она регулировала ход нововведений. Государство, в котором действует эта способность, показывает свойства живого организма – постоянно изменяется, приспосабливаясь к окружающей среде.

      Критическая способность, разум – в одной из своих граней проявляется как чувство пропорциональности; чувство пропорциональности в политике, «здравый смысл», взвешенные суждения; чувство пропорциональности в поведении, которое отличает то, что подобает данному человеку в данной ситуации; чувство пропорциональности в искусстве, которое устраняет лишнее и должным образом подчиняет все детали целому. Насколько важным этот аспект критической способности был для греков, показывает сам их язык: разум и пропорция выражаются одним словом. «Эллины, – как говорит Полибий, – в основном отличаются от других людей именно в том отношении, что они всегда оценивают всех по достоинству»[6]. Μηδὴν ἄγαν, «ничего слишком» – самое характерное высказывание для эллинской мудрости.

      Итак, мы пришли к тому, что отличительным качеством эллинского ума являлся рационализм: с одной стороны, это понимание реального мира, а с другой – чувство пропорциональности. Насколько это правдиво для сферы искусства, литературы или пластики, не нужно объяснять никому, кто знаком с тем или другим. Мы можем оценить тот прыжок вперед в истории человечества, который сделали греки между XXV и XX столетием до нашего времени, если сравним аттическую трагедию с заунывными словесами Авесты или остатками египетской литературы, обнаруженными в храмах и гробницах. Или же если противопоставим Парфенон, единую мысль в камне, единый живой организм, изысканно уравновешенный

6

Τὸ κατ’ ἀξίαν ἑκάστοις τηρεῖν, Polyb. V. 90, 8.