Троецарствие. Ло Гуаньчжун

отослал охрану, а Ван Юнь, поднеся ему кубок, сказал так:

      – С малых лет я изучал астрологию и по ночам наблюдаю небесные явления. Судьба Хань уже свершилась! Ныне слава о ваших подвигах гремит по всей Поднебесной, как гремит слава Шуня, который наследовал Яо, и как слава Юйя, продолжавшего дело Шуня, сообразуясь с волей неба и желаниями людей.

      – Э, да ты перехватил! Где уж мне с ними равняться! – воскликнул Дун Чжо.

      – Разве я преувеличиваю? Ведь говорили же древние: «Идущие по правильному пути уничтожают сбившихся с него, и не имеющие добродетелей уступают место обладающим ими».

      – Если по воле неба власть действительно перейдет ко мне, то быть тебе моим первым сподвижником!

      Ван Юнь поблагодарил глубоким поклоном. В зале зажгли разноцветные свечи. Все слуги удалились, кроме прислужниц, подававших вина и яства.

      – Музыка, которую вы только что слушали, недостойна услаждать вас, – сказал Ван Юнь. – Но есть у меня одна танцовщица, и я осмелюсь обратить на нее ваше внимание.

      – Прекрасно! – отозвался Дун Чжо.

      Ван Юнь приказал опустить прозрачный занавес. Послышались звуки бамбуковых свирелей. В сопровождении служанок явилась Дяо Шань и стала танцевать по ту сторону занавеса.

      Потомки воспели Дяо Шань в таких стихах:

      Как испуганный лебедь, изгибающий трепетный стан,

      Чтоб взлететь над землею и на озере встретить весну, —

      Так красавица эта – украшенье дворца Чжаоян.

      Взмах – и вихрем кружатся разноцветные ткани одежд.

      Словно лотос лянчжоуский снежно-белые ножки ее.

      А во взорах придворных – отражение любви и надежд.

      Сложили о ней еще и другие стихи:

      Вот, все ускоряя свой бег, под щелканье кастаньет,

      Как ласточка, в зал расписной красавица быстро влетает.

      Крылатые брови ее веселым гулякам на зависть,

      А свет молодого лица и старцев за сердце хватает.

      Улыбки такой не купить за все драгоценности мира,

      И стана такого стройней на свете не сыщется целом.

      Окончился танец, и взгляд прощальный украдкою брошен.

      О, счастлив, кому суждено блаженство владеть ее телом!

      Окончив танец, Дяо Шань по приказанию Дун Чжо вышла из-за занавеса. Приблизившись к Дун Чжо, она дважды низко поклонилась. Пораженный ее красотой, Дун Чжо спросил:

      – Кто эта девушка?

      – Это певица Дяо Шань.

      – Так она не только танцует, но и поет?!

      Ван Юнь велел Дяо Шань спеть под аккомпанемент тань-баня[52].

      Поистине:

      Как зрелые вишни, ее приоткрытые губки,

      И зубки под ними горят, как кусочки опала, Язык ее острый похож на листочек гвоздики.

      Казнить ее надо, чтоб важных мужей не смущала.

      Дун Чжо восхищался безмерно. Приняв кубок из рук Дяо Шань, он спросил:

      – Сколько тебе лет, девушка?

      – Вашей служанке только два раза по восемь, – ответила Дяо Шань.

      – Она

52

Тань-бань – ударный музыкальный инструмент из доски кипариса, наподобие ксилофона.