Ведьма в Царьграде. Симона Вилар

многие удельные князья могут проявить норов. Тот же горделивый Гиля Смоленский, или упрямый князь Тур из Турова, или своевольный Тудор Черниговский, а то и непокорный Володистав Псковский. Конечно, все они уже смирились с правлением Ольги, но когда она отбудет и на престоле останется юный Святослав, то еще неведомо, как эти правители себя поведут.

      Святослав выслушал, но потом заявил, что, пока у него самая сильная дружина, никто не посмеет восставать. А если удумают чего – он резко сжал кулаки, – то он разделается с ними не хуже, чем некогда его мать расправилась с древлянами!

      Ольга вздрогнула. Ну, не скажешь же сыну, что ей и поныне крики казнимых послов древлянских снятся, что просыпается среди ночи, когда вновь марится, как выбегают из горящего Искоростеня градцы, а ее люди разят их булатом. И совесть ее с тех пор неспокойна… А священник Григорий, которому она призналась в своих волнениях, говорил, что совесть – это голос Бога в душе. И уверял, что раз есть в ней этот глас, значит, княгиня готова принять Бога. Ну да он христианин, он все на Иисуса Христа сводит.

      – Вот что, сыне, я и слышать не желаю, что ты с булатом будешь давить на наших князей. Учти – начать сечу любой может, но только мудрый знает, как ее избежать. И править ты должен не как каратель, а как благодетель края. А иначе… Если люди не одолеют вражду, то вражда одолеет их. Потому справляйся так, чтобы все были под твоей рукой, но никого силой покорять не должен.

      – А если сами напросятся? – усмехнулся Святослав, и в лице его появилось нечто жесткое, что так не шло его юному облику.

      Ольга вздохнула. Надо же, какой ее сын! Но он с тринадцати лет в походах, иначе власть пока не понимает. Таким и отец его был, Игорь. Но много ли добился? Сгинул ведь… А Русь разрослась и в силу вошла, только когда Ольга войны и свары на земле прекратила.

      Но похваляться перед юным князем княгиня не стала. Другое молвила:

      – Я уже позаботилась, сыне, чтобы в мое отсутствие удельные князья смирно сидели в своих вотчинах. Поэтому беру в свою свиту в Царьград жен и дочерей тех правителей, каким не очень доверяю. Вроде как спутницы мне, а на самом деле заложницы.

      Святослав, до этого лениво поигрывавший кинжалом, отложил оружие и посмотрел на мать с уважением.

      – Неужто никто из них о хитрости твоей не догадается? А как не дадут тебе своих родичек в свиту?

      Ольга спокойно оправила гроздья ожерелья на груди.

      – Уже дали. Я еще ранее нужных людей заслала к княгинюшкам этим. И те порассказали, какой Царьград великий и славный, как там все дивно и богато, сколько товаров там и удивительных зрелищ. А какой бабе не любо на такое поглядеть да собой покрасоваться? Это не в теремах скучать да с тиунами[43] препираться о закупках. Так что теперь у наших красавиц только и мыслей, что о поездке. И как бы мужья и отцы на них ни давили, каждая ссылается на мой наказ, многие уже и в Киев собираются. Вон Долхлеба Черниговская сразу же дала добро на поездку в далекую Византию. И Милослада, княжна смоленская, уже в пути, ждем со дня на день. Из Турова княгиня Божедарка едет

43

Тиуны – управляющие по хозяйству.