Пасынки отца народов. Какого цвета любовь?. Валида Будакиду

застывшей посмертной маской так почитаемого ею поэта Александра Сергеевича Пушкина – столько боли и скорби было в нём! Наконец, закрывалась дверь за последним посетителем. Аделаида сжималась, как спираль от раскладушки. Сейчас самым главным было ни духом ни словом не спровоцировать маму, иначе это могло закончиться глобальной катастрофой.

      – Я буду посуду мыть, а ты вытирать, – строго говорила мама.

      – Так напор упал, колонка уже не включится, – у Аделаиды смертельно болела голова и ей хотелось лечь.

      – Поставь чайник. Это нельзя оставлять назавтра! Всё провоняет! Буду мыть в тазу.

      Чайник закипал. Аделаида протирала непромытые, жирные тарелки и каждый раз давала себе честное слово, что больше никаких Дней рождений справлять не будет. Потом мама шла в гостиную и звала Аделаиду:

      – Иди сюда! Эй, тебе говорю, сюда иди! Что-то мне совсем плохо! Давай, измерь мне давление!

      Давление бывало почти всегда немного повышенным, и как только мама о нём узнавала, ей становилось «ужасно плохо». На следующий день она тоже не вставала, вызывала участковую Лолу и брала «больничный». Аделаиде казалось, если б Лола дала, то мама взяла бы «больничный» до её следующиго Дня рождения.

      Как-то раз Аделаида попробовала изменить сценарий: попросила маму с папой пойти погулять, пока у неё будут гости:

      – Сходите к тёте Эмме с дядей Мишей. Они же ваши друзья. А мы с девчонками всё сами уберём и посуду помоем, так что вы придёте вообще в чистую квартиру и ты, мама, не будешь две недели болеть…

      Мама согласилась и они ушли. Вернулись родители ровно через час в самый разгар веселья:

      – Мам! Вы уже пришли?! Ты же обещала!

      – Что я обещала?! Ещё не хватало, чтоб меня из собственного дома выгоняли! Это ещё что такое?! Когда хочу – тогда уйду! Когда хочу – тогда приду! Тебя я забыла спросить!

      «А, может, они поссорились с тётей Эммой? – Подумала Аделаида. – Может, тётя Эмма догадалась о том случае, когда они с дядей Мишей очень сильно поссорились. Он кричал на неё, что она хочет его убить; а она кричала, что зарабатывает как может, кормит семью, и громко плакала».

      Тётя Эмма шила на заказ, и у неё везде валялись нитки, булавки, иголки, лоскутки. Дядя Миша, конечно, ругался изредка на жену, но изменить ничего не мог. Это у неё было и для души и для финансовых прибавок к небольшой учительской зарплате. Папе очень не нравилось, что тётя Эмма шьёт. Однажды, когда никого в комнате не было, вытащил из клубка иголку и воткнул её ушком в кресло:

      – Миша! – позвал он. – Иды, в шахмати паиграэм!

      – Иду! – дядя Миша, осторожно поставив на стол две пиалы с узбекским чаем – для себя и для друга, и в предвкушении наслаждения с разгону шмякнулся в кресло.

      – Аа-а-а! Ах, ты!.. Эмма! Сколько раз говорил: «Смотри за своими иголками и нитками!»

      Дядя Миша вертелся, тщетно пытаясь увидеть свой зад и то, что в него воткнулось.

      Папа кинулся помогать:

      – Пакажи!