Пасынки отца народов. Какого цвета любовь?. Валида Будакиду

совсем недолго. До тех пор, пока мама, наконец, не заметила Аделаидиного подозрительно счастливого выражения лица. Она потребовала объяснений. Как это так? Что-то доставляет Аделаиде несомненное удовольствие и это «что-то» исходит не от неё! Потом мама снова потребовала объяснений – откуда у Аделаиды деньги, если они ей не дают. Но больше всего её рассердило именно само действо:

      – Что ты таскаешь домой дрянь всякую?! Что ты позоришь меня перед людьми?!

      – Что, у нас дома кушат ничаво ниэт?! – папа был вне себя! – Сасэды думают, что ми ребйнка нэ кормим! Што мой жена не гатовит! А что тагда мой жена делает, а-а-а-а?! Может крэм на своё лицо дэлаэт?! (Что моя жена не готовит дома кушать?! И чем тогда она занимается?! Может крем на лицо мажет?!)

      – Оказывается – носит и носит! Носит и носит! – Продолжала сердиться мама. – А я-то, глупая, не пойму: почему ребёнок стал так плохо кушать?! Давай, давай, отрави его! От тебя всё можно ожидать! Ты же ненормальная!

      – Взаместатаво, чтоби на пэрэмэнэ павтарит уроки, пригатовица, сидыт в буфэтэ! У тебя яблок нэту?! Кушай, ну, сиди! Сматри, чтоб эта болше не било! Извинис сечаже пэрэд мамай!

      – Но за что?!

      – Как «что»?! Ти иво апазорила перед лудми! Значит мама дома ничаво нэ гатовит, плахая хазяика, ми вам нэ кормим, капуто ти иво кормиш! Скажи сечаже: «Извини, мама!», скажи: «Эта больше нэ павтарица!» Тиш то принэсла? По матэматикэ спрашивали?

      – Э-эх! Останешься за бортом! И все будут плевать в твою сторону! – Мама делала вид, что уходит в кухню, но топталась на одном месте и ждала извинений.

      Сёма стоял рядом и тоже с интересом ждал развязки. Он как бы даже и не расстроился, что больше ему не будут приносить сосиски. А, ну и что! Большое дело! Он маме скажет, она пошлёт папу и папа купит ему! Зато сейчас то, что происходит, гораздо интересней!

      – Извини, мама! Я так больше никогда не буду! – Аделаида смотрела в пол.

      – Даёш чеснаэ слово? – Папа, спасая поруганную честь жены, никак не мог уняться.

      – Даю! – Голоса Аделаиды почти не было слышно.

      – Нэ слишу! Что ти сказала?

      – Сказала: «Даю!»

      – Что за тон?! – Мама, почти ушедшая на кухню, снова развернулась обратно. Она прямо на глазах оскорблялась всё больше и глубже. – Ты посмотри, как ты со мной разговориваешь! Смени тон! Посмотри – как ты со мной разговариваешь и как ты с чужими разговариваешь! Я тебе не какая-нибудь там твоя дебильная подруга! Ты забываешься. Ты с матерью разговариваешь, а не с кем-нибудь на улице! Не «сказала даю», а говори нормально! Как тебя учили?!

      – Мамочка! Извини меня, пожалуйста! Я так больше никогда не буду! Я даю честное слово исправиться.

      – Хорошо! Чёрт с тобой! Поживём – увидим. Говори: что принесла? – Как обычно все беседы начинались или заканчивались вопросами о школьных успехах.

      – Меня не спрашивали.

      – Что значит «не спрашивали»?! Значит, была не готова! Была бы готова, подняла бы руку, тебя бы