Дорога мстителя. Алексей Доронин

пришлось бороться с подступающей рвотой – почти в каждой находился труп, в той или иной стадии разложения. Сейчас эти страдальцы, конечно, были замёрзшие, но весной, а тем более летом… не хотел бы он оказаться тут летом… Так вот какие аттракционы у них тут! Может, это была мера наказания?.. Но, сдаётся, знак адресован непрошеным гостям. Их в Сатке не жаловали. Если бы Саша заметил это предупреждение сразу, то боялся бы сильнее. Нет, он и так знал, что обворовывает не безобидных селян, а любителей грабить и мародёрствовать… даже если тут не все такие. Но такой кары для себя не хотел.

      Ясно, что и ловушки были не для красоты. А вокруг могли быть и другие. Хотя бы те же капканы.

      Надо смотреть в оба.

      Он пошёл дальше, петляя, чтобы путать следы, на случай погони, хотя снег ещё валил. Только вернувшись домой, Младший окончательно поверил, что его не поймали, не убили, он не провалился под лёд и его не загрызли волки… Да его даже петух не клюнул. Пронесло… Хотя штаны всё-таки оказались порваны – видимо, зацепился, перелезая через забор.

      А ведь он дошёл до ручки. Промелькнула мысль: если бы попалась кошка – украл бы и её для рагу? Наверное, нет. Хотя знал, что по вкусу они не хуже курицы. Но кошек Саша воспринимал как домашних любимцев, которые даже ближе людям, чем собаки. Ведь собаки бывают и дикие, грязные и опасные, на них можно охотиться… А вот кошек диких в Сибири не водится, не считая рысей – но те далеко в лесу, да и не спутать их с домашней муркой. В общем, у него сложился стереотип, что котиков есть нельзя. Не зря же на них раньше чуть ли не молились, со времён Древнего Египта и до времен Фейсбука. Сейчас, после Войны, к ним стали относиться куда спокойнее. И даже кое-где допускалось, что можно их на сковороду или в кастрюлю, коли есть нечего, ну, или за плохое поведение. А шкурку – на шапку… Правда, в цивилизованных местах типа Заринска или Прокопы кошатину открыто не употребляли.

      Но усатых-полосатых ему не попалось.

      Ощипал тушки, выпотрошил, чувствуя себя кровавым убийцей. Что было бы, столкнись он с хозяевами? Он ещё днём подсчитал, что в доме человек пять живут, не меньше, не считая детей.

      Это было безумием. Но опять ему повезло.

      «Я сражаюсь за правое дело, – попытался Саша успокоить себя. – К тому же эти люди желали мне зла. И вредили многим».

      Старый Краснов, который вырос в Коммуне, коллективном поселении, любил повторять, что любая собственность – это кража. Всё должно быть общим. Ему в ответ шутили: мол, и жёны тоже? На это он всегда отвечал, что женщина, как и собака, и лошадь – не собственность, а товарищ.

      Жители той коммуны из Челябинской области переселились в Сибирскую Державу, и, хотя их было около тысячи человек, они за два прошедших поколения растворились среди местных, поселившись в трёх больших сёлах, а кто-то и в столице. Хорошими работниками оказались, не лодырями, не пьяницами.

      Но сам коммунальный образ жизни постепенно утрачивался. Сразу после Войны все сибиряки жили примерно одинаково – общинами. Иначе той Зимой было