Блёстки повсюду. Иветта Кларк

в фонд хосписа имени Марии Кюри, а нарцисс – их символ. Люди носят их так же, как изображения маков, чтобы показать, что они приняли участие в благотворительной акции. Сэра Ланселота потребовалось долго убеждать подняться на холм, и, как и говорила миссис Эллисон, нам приходится остановиться возле мясного магазина, у булочной и у винного магазина, где он получает лакомства. Бабушка поднимает брови при виде винного магазина, а я удивлена тем, что мрачный булочник угощает нашего пса, но выясняется, что у него тоже есть французский бульдог.

      – Немного поздно для Дня святого Давида, вам не кажется, уважаемая? Разве он не в марте? – спрашивает какой-то мужчина после того, как бабушка резко взмахивает нарциссом у него перед лицом.

      – На самом деле я продаю эти нарциссы для того, чтобы собрать деньги для местного хосписа имени Марии Кюри, – отвечает бабушка, одаривая его взглядом Медузы Горгоны, способным превратить смертного в камень. – Моя дочь Лора, мать Китти, умерла там пару месяцев назад. Я торчу на Хэмпстед-Хай-стрит не для того, чтобы праздновать день святого покровителя Уэльса. Я даже никогда не была в Уэльсе, и да, День святого Давида в марте.

      Она умолкает и ждёт, в то время как мужчина, которому явно становится всё более неловко с каждым её словом, залезает в свой бумажник и достаёт банкноту в двадцать фунтов, которую засовывает в ящик для пожертвований.

      – Спасибо большое, – искренне благодарит бабушка, а мужчина нервной походкой направляется вверх по холму.

      – Бабушка! Ты заставила этого беднягу чувствовать себя просто ужасно!

      – Что ж, он дал нам двадцать фунтов. Если чувство вины заставляет людей быть более щедрыми, то кто я такая, чтобы не воспользоваться этим ради доброго дела? «День святого Давида», конечно! Что за идиотский комментарий?

      Следующей её жертвой становится ничего не подозревающая семья итальянцев. Они поднимают руки в знак извинения и объясняют, что у них есть только евро.

      – Я принимаю валюту, – заявляет бабушка и стоит так до тех пор, пока отец семейства не роняет в её жестяной ящичек купюру в десять евро. Она реально не ведает стыда, и, по её словам, это основная причина, по которой она остаётся лучшим сборщиком пожертвований для хосписа.

      – Наверное, я обзаведусь терминалом для карточек, – говорит она после того, как пятый человек объясняет, что у него нет наличных. – Похоже, всё меньше и меньше народу носит с собой наличку. Напомни мне поискать такой в онлайн-магазинах, когда мы вернёмся домой.

      Мы направляемся вниз по холму – к дому. Сэр Ланселот, пыхтящий рядом с нами, похоже, не так уж скучает по своей хозяйке. По сути, в угасающем вечернем свете он выглядит почти довольным. Может быть, он рад тому, что ему не нужно торчать на кухне, а может быть, понимает, что близится время ужина.

      – Как будто ещё вчера Лоре было столько же лет, сколько тебе сейчас, – произносит бабушка, улыбаясь мне. – Ты так сильно напоминаешь мне её! Имоджен больше похожа на неё с виду, но характером ты – точь-в-точь твоя мама. У тебя такое же, как