Война мыслей. Лидия Николаевна Гусева

прививки. Щенок так и проспал в пути до машины и в машине, от него пахло псиной, блохами, собачьим молоком-сывороткой. Дочка радовалась, как малое дитя. Дома сразу полюбили нового члена семьи. Когда они приехали, сын играл на баяне, он учился в четвёртом классе музыкальной школы. Что было со щенком! Он завывал, распределяя свой голос по гамме, и предугадывал следующий звук, перекрикивал выборный баян, как будто имел искусственный сюрраунд. Месячный щенок захлёбывался в своём вое, и никакие силы не могли его остановить, кроме как, окончание музыки. Это был Моцарт, «Турецкий марш». В семье решили дать ему имя этого композитора, Вольфганг Амадей… Не стоит говорить, каким он был любимцем в доме! Теперь всё работало на него. Как и сколько он спал, что ел и как сходил. Только Люда забыла, что у них другая нервная система и зря не перечитала Павлова. Она думала, что любовь может победить всё. Её ошибка была в том, а может вовсе не ошибка, что брала щенка в постель первые две недели, думая, что ему холодно, совсем одиноко и безрадостно в этом мире. Вероятно, Людмила с тех пор стала для него приёмной мамой, самой неприкосновенной и святой женщиной. Впоследствии, только она не была им искусана, а также, когда Амадей вырос, никаких сексуальных собачьих телодвижений к её ногам и одеждам не проявлял, что делал практически со всеми другими. А ещё он очень подружился с Плутоном, сыном персидской кошки. Это был первый котёнок из первого помёта их Анунсьясьон, так назвали кошку по-испански в честь Благовещения, хотя дети называли её просто Сонькой. Рождение котят у неё было для них большой неожиданностью. Шесть лет она не подпускала к себе ни одного кота, никакой породы. В их дачном поселке даже известна история смерти от тоски по их дурочке старого кота-ловеласа Сократа, который целыми днями сидел под верандой и любовался Соней за стеклом. Роковую роль сыграл бант, который Людмила повязала Анунсьясьон на её день рождения и устроила пиршеский стол из кошачьих любимых консервов и баночки лосося. Надо было видеть, как она носила бант, будто английскую корону на голове, с ним и не пришла ночевать. На следующее утро домочадцы еле откачали Соню, она была полузадушена, её бант состоял из одних ниток. Скорее всего, тогда она и понесла. Коты использовали бант, как удавку. О том, что она беременна, супруги узнали в день её родов, как раз в Покров день, четырнадцатого октября. Люда с мужем также только приехали с дачи, мечтали отоспаться, но, ни тут-то было. Соня почти рычала, а не мяукала, у неё текла слюна. Стас поднял её и с глазами такими же, как у роженицы закричал: «Да она же беременна!» Людмила и свекровь стояли перед ним, как дилетанты, как будто они никогда не рожали и не были женщинами. Первый котёнок оказался мёртвым, второй был Плутонием и ещё два других. Естественно, раздавать они стали их по очереди. Первого, Плутика, Люда отвезла своей коллеге по работе. Та вернула его через восемь месяцев худого, запуганного и голодного, сказав, что он писает на стены, дерётся и царапается. Коллега дала два дня срока, если Людмила не возьмёт его обратно, то выбросит кота на