Метрика. Александра Герасимова

stanza>

      ни из чего как чудо

      как золоченье чувств

      я ещё буду буду

      выживу изречусь

      и в этих зимах снеговых…

      и в этих зимах снеговых

      и в этих вёснах

      серчают питерские львы

      скребутся вёсла

      о невский лёд и волжский плёс

      ни хмур ни весел

      уткнулся лось в таёжный лес

      рога повесил

      по всей взметеленной земле

      по праву слова

      ничто о горести и зле

      и что такого

      спишь просыпайся спишь…

      спишь просыпайся спишь

      ну же проснись же ну

      у горизонта тишь

      в алую глубину

      в этот прощальный свет

      заново всё начни

      выгоревший ночник

      звонкие по-руч-ни

      эти слова ничьи

      значит ли что их нет

      I

      Ойкумена

      Ни о чем не нужно говорить,

      Ничему не следует учить,

      И печальна так и хороша

      Темная звериная душа…

Осип Мандельштам

      мы так начинались…

      мы так начинались

      от белой печи

      в которой белугой

      блажат кирпичи

      я – мышью

      он – брёвенным срубом

      и в нас не бывало

      ни горя ни сна

      дурного

      а только —

      резная сосна

      и предощущение

      чуда

      он вышел на берег

      озёрной дуги

      и эти его

      землемера шаги

      горели на коже песочной

      и знать он не знал

      что тем отмежевал

      себя от перин

      и парных одеял

      за скважиною

      замочной

      а что до меня

      то за мною пришли

      вернее

      как глину

      меня обожгли

      с петель

      посрывали двери

      и я зажила

      до волокон гола

      изнеженно

      будто печная зола

      так помнящая

      о древе

      но мы не бывали

      до самой зимы

      и даже когда

      под другие дымы

      котельные пороховые

      мы встали

      как если бы

      под камнепад

      он всё ещё цвёл

      как фиалковый сад

      и круглый как облако

      яблочный взгляд

      мою сердцевину выел

      потом ещё долго

      его я звала

      всё бедственнее

      холодела зола

      и злость моя

      свиристела

      но он пустовал

      как заброшенный дом

      смотрел сквозь меня

      и древесным углём

      всё начерно

      багровело

      и сделался снег

      и в четыре руки

      мы были

      невысказанны

      и горьки

      и голод перечил горлу

      тогда он увидел меня

      и над ним

      как будто свинцовый

      исторгнулся дым

      и в памяти

      дрогнул

      горкло

      и всё возвратилось

      на круги своя

      и в белой печи

      до предсердья ничья

      отплясывала древесина

      и подпол звенел

      от мышиной возни

      и угол завзятый

      какой ни возьми

      был выметен

      и предзимен

      и чудо свершалось

      в дубовом столе

      и слове случайном

      и в сонной золе

      в напернике

      медном блюде

      и мы становились

      на стылый порог

      и в нас заговаривал

      яблочный бог

      о том как фиалковый

      свят лепесток

      и