Жемчужина дракона. Марина Романова

кружки. Не раздумывая с жадностью потянулась за предложенной влагой. Пожалуй, это был самый сладкий глоток воды в моей жизни… И только в этот момент я наконец вспомнила, где я и что, собственно, произошло. Я резко села, отчего содержимое кружки оказалось у меня за шиворотом, но это было совершенно неважно, поскольку у моей постели сидел Рэби – не тот старик, которого я только что пыталась спасти, а Рэби, кого я знала всю жизнь. Да, он все еще выглядел как человек на пороге пятидесяти оборотов или около того, но не как глубокий старец, что недавно лежал почти при смерти!

      Я смотрела на него, понимая лишь то, что не понимаю ровным счетом ничего! Рэби точно так же смотрел на меня, продолжая стоять на коленях у изголовья. Его золотисто-карие глаза излучали давно знакомое мне тепло и странную грусть. Он несмело улыбнулся и глубоко вздохнул:

      – Прости меня…

      – Что?

      Сказали мы одновременно, и вновь повисла неловкая пауза. Окно было распахнуто настежь. Камин он, слава Парящим, погасил, и я наконец начинала мыслить более-менее здраво.

      – Рэби, сын кузнеца из Пхармы… – строго сказала я, называя его тем самым именем, каким он всегда представлялся. И хотя я хотела потребовать от него объяснений, вместо этого вдруг почувствовала ком в горле и то, как по-детски дрожит моя нижняя губа, а взгляд стремительно теряет фокус из-за влаги, которую я не могу контролировать. Я не помню, когда я так плакала последний раз. Но я точно знаю, когда делала это впервые спустя столько лет, потому что кое-кто очень для меня дорогой был жив.

      Все было совсем как в детстве. Есть девушки, которые умеют плакать красиво и достойно. Опытным путем выяснилось, что я не из их числа. У меня текут сопли, я вою и, как оказалось, еще и хрюкаю, а под конец захожусь в икоте. Может быть, если бы Рэби все это время не гладил меня по голове и не приговаривал, какая я у него хорошая и прочие глупости, я успокоилась бы быстрее. Но его слова вгоняли меня в отвратительную пучину жалости к самой себе.

      – Т-ты, – икая и в то же самое время пытаясь сделать глоток воды, заговорила я, – что с т-тобой произошло?

      Рэби глубоко вздохнул, вставая передо мной на колени. Так обычно общались слуги со своими хозяевами, но, несмотря на мой так называемый статус, между нами такого никогда не было.

      – Прости меня, – вновь заговорил он о прощении, – но я думал, что так будет правильно.

      Он вновь задумался о чем-то своем, и я, не выдержав, спросила:

      – Что, Рэби? Парящих ради, просто расскажи мне. Что в этом сложного? Ты ведешь себя так, будто мы с тобой чужие!

      – Ты знаешь, – начал он, отводя взгляд и вперив его в стену, – что означает «сын кузнеца из Пхармы»?

      Вопрос показался мне донельзя глупым и странным.

      – Это означает, что твой отец был кузнецом в Пхарме, городе на юге империи.

      – Нет, – покачал он головой, – это означает, что именно кузнец из Пхармы высек ту самую искру, что спустя годы стала мной.

      – Что? – смысл нашего разговора резко ушел от моего