Третий всадник. Сергей Зверев

– это в себя самого плевать.

      – Да они и тебя, и себя обплюют – и не поморщатся. Ни совести, ни понятия о правде жизни. Только злобное желание навредить побольнее и посильнее, – резонно заметил уралец.

      Чаепитие было скромное, без разносолов. Сложились, кто чем мог. Кто-то выложил галеты из пайка. Кто-то нашел леденцы и сахар. Черниговец привез с собой из дома абрикосовое варенье, которым делился со всеми, правда, в микроскопических порциях – ему бы аптекарем работать.

      В желудке бурлило. Хотя грех жаловаться. Нас еще более-менее снабжали. Беспокоило, как там жена с маленьким сыном. Но тут мои ребята обещали позаботиться. Как в ресторациях питаться не будут, но и с голоду не опухнут.

      Обстановка за столом была домашняя. За два месяца в Нижнепольске мы сумели крепко сдружиться. Иначе солдату нельзя. Нужно чувствовать надежное плечо боевого товарища рядом.

      – Представляешь, фуражку на него надели и у трапа поставили. А тут проверяющий. А темно. Он и говорит… – загибал Вася Говорун одну из своих бесчисленных моряцких историй, почерпнутых во время службы в торговом флоте, на этот раз про медведя на пароходе. Загибал умело, смеялись все. Но постепенно разговор привычно скатился к положению в стране.

      По рассказам парней можно было примерно представить географию бедствия. Где-то ситуация была вполне терпимая, вроде моей родной области. Где-то было совсем плохо, как здесь. Как я и ожидал, хуже всего пришлось Украине. Оно и понятно. Еще когда в позапрошлом году внедрялся там в антисоветское подполье, я прогнозировал, что дело кончится большой бедой с учетом царившего в республике самодурства исполнительной власти, приправленного национализмом. Ну а также в связи со склонностью населения к анархии, его удивительного куркульства и тупого упрямства. Сопротивление коллективизации там было очень сильное. Былой бандитизм мы переломили, но не до конца.

      – Вот зла не хватает на куркуля! – возмутился черниговец. – Бьемся с этой темной крестьянской массой. Трактор привели на поля! Школы и больницы строим! А они нам все в спину стреляют. И народ все кулака с попом слушает. И что, долго так будет? Не сломаем их?

      – Ломать не строить, – благоразумно отозвался горьковчанин, самый рассудительный и старший из нас, он же наш временный парторг и главный агитатор. – А ты не думал о том, что в России две России? Городская и крестьянская. Первая – это устремленность в будущее, промышленность, государственное управление. Вторая – земля и традиции. Традиции порой прекрасные, а иногда дремучие и жестокие – когда хитрое дело решат всем миром по совести, но и за свое вилами проткнут без раздумий. И так уж выходит, что эти две России никак не могут жить друг без друга, но при этом всегда стараются выехать за счет друг друга. И взаимных обид накопилось немало.

      – Ну да, – кивнул я. – «Государство всегда против крестьянина», – говорит крестьянин. «Куркуль будет сидеть на зерне и не поделится с умирающим, пусть хоть все вокруг с голоду сдохнут», – резонно отвечает горожанин. Так и живем.

      – Но так жить дальше нельзя, –