Фаза быстрого сна. Лина Николаева

да пыль.

      Когда Кристоге было семь, Они уничтожили Альту. Цветущие сады, которыми славился город, превратились в выжженную пустыню. Пришлось бежать.

      Когда Кристоге было восемь, Они уничтожили Авилу. Ему нравилось гулять по улице с домами из стекла, но как они выглядели, он не запомнил – в памяти остались только тела, пронзенные осколками. И новый побег.

      Когда Кристоге было девять, Они уничтожили Акиду. Это был город башен и куполов, которые рухнули, едва прогремели взрывы, и оставили под завалами тысячи жителей. В поисках укрытия семья бежала дальше.

      Отец говорил, что Арьент – последняя надежда. Если Их корабли снова поднимутся в воздух, никакая сила не защитит город от разрывающихся бомб, от пожаров, от падающих стен. Столица сдастся, и распоряжаться судьбой побежденных будут Они.

      Звук сирены все нарастал. Закрыв уши руками, Кристоге выскочил из спальни и побежал вниз, перескакивая через несколько ступеней. В коридорах кричали, взрослые хватали детей, торопились укрыться в подвале. Все вокруг были такими же беглецами: из Альты, Авилы, Акиды и еще десятка городов и деревень, которые пришлось отдать Им.

      Чья-то рука схватила мальчика за шиворот и отбросила так, что затылком он ударился о стену и упал ничком. Крик сирены сменился шумом в ушах, к горлу подступила тошнота. Кое-как поднявшись на четвереньки, Кристоге прополз пару метров и рванул вперед.

      Оставалось пять ступеней – дверь начала закрываться. Не больше секунды он видел, сколько в подвале беглецов, как они жмутся друг к другу, видел страх в глазах – и отсутствие жалости к неуспевшим. Те молотили в дверь, царапали ее ногтями, кричали, но она была неприступна.

      Мальчик выбрался из толпы и снова побежал. Нельзя оставаться здесь – упадут бомбы, а с ними начнутся пожары, и рухнут стены. Надо найти другое убежище. Хоть что-то!

      Кристоге выскочил на улицу, пробежал сотню метров, упал на землю и пополз в канализационную трубу. Внизу он замер, притянув колени к груди, и принялся ждать.

      Они пришли, чтобы уничтожить последний город. Но Их жизнь коротка, афеноры же умеют восставать из пепла.

      1. По долгам заставят платить

      В саду цвела мимоза, и ее медовый аромат напоминал, что, в общем-то, новый мир красив. Голоса из коридора – что за ограду не выпустят, не прекратят следить и так и будут покрикивать, чтобы собрать вместе, точно овец в стадо, не на убой отправляя, разве что.

      – Спускайтесь!

      Лаэм ходил по коридору тяжелым, заколачивающим шагом, в голосе звучала нарочитая грубость. Марк хорошо знал, что это притворство. Про себя он называл мужчину «надзирателем с улыбкой»: вечером, когда не оставалось начальников, Лаэм первым заводил разговор с живущими в доме, с удовольствием слушал их рассказы о другом мире и тайком менял сигареты и алкоголь на вещи, с которыми люди очутились здесь.

      Первым выйдя из комнаты, Марк увидел на лестнице фигуру Зейна – «надзирателя со шрамом». И он, и Лаэм именовали себя стражами, но с учетом обстоятельств на надзирателей, все-таки, они походили больше.

      – Лишь бы не новенькие, скоро дышать нечем будет, – буркнул Вадим, выходя следом.

      Парень редко говорил дельные вещи, но сейчас Марк был согласен с ним. В доме жили уже двадцать человек, на них не хватало комнат, на кухню и в ванную выстраивались очереди – каждую неделю появлялись новенькие, но расселения им не обещали.

      – Да, – кротко откликнулся Андрей, неторопливым движением расправил складки на покрывале и вышел, аккуратно притворив за собой дверь.

      Живущие в других комнатах не побеспокоились: двери стояли нараспашку, демонстрируя голые стены и одинаковые кровати – на этом убранство заканчивалось. Кое-где лежали рюкзаки, сумки, но большинство появились здесь с пустыми руками и не могли похвастаться ничем, кроме воспоминаний о том, что они оставили.

      – Быстрее! – гаркнул Зейн.

      Если Лаэма считали своим, то его начальника сторонились и, заслышав громкий приказ, люди засуетились. Наверное, жизнь здесь можно было назвать сносной, но недоверие так крепко въелось в головы, что в движениях, взглядах, голосах уже не осталось ни спокойствия, ни равнодушия.

      Местные подобрали для жильцов верное слово – иномиры. У каждого начало истории совпадало: серые улицы вдруг сменялись окраиной незнакомого города, наполненного суетой, дымом и гомоном. Точно опытные гончие, полицейские ловили гостей уже в первые часы и сажали под стражу. Затем были медицинский осмотр, допрос – и дом, из которого не выбраться.

      Наверное, местные проявили милость. Иномиров не казнили, не пытали, не заставляли работать. Да, по пятам следовала стража, выйти за пределы сада людям не позволяли, а молчание и ожидание с каждым днем становились все тягостнее, но чужакам ведь сохранили жизнь. Некоторые говорили, это от растерянности, местные сами не знают, что делать с гостями, боятся, поэтому держат их взаперти. Марк считал, что нет ни милости, ни растерянности, и каждый проведенный здесь день будет записан на счет, а затем по долгам заставят заплатить.

      Спустившиеся в