Усеченный куб. Loafer83

свой номер, но ни карточки, ни жетона у нее не было, поэтому я стал звать ее Кирой. Ей понравилось ее новое имя. По статусу она была ОСА, то есть объект социальной адаптации. Мне не понятны эти термины, одно я понял точно, что им не полагалось никакого образования, кроме простейших навыков жизни. Она не умела читать и писать, но с интересом смотрела за моей работой, пытаясь понять сама.

      На второй день жизни в моей комнате она встретила меня вечером со странным взглядом. Я и до этого с трудом понимал ее мысли, мне больше нравилось всматриваться в ее большие черные глаза, было в них что-то притягательное, живое, да, именно живое. Мы немного поговорили, она рассказывала мне свою жизнь, я обязательно опишу ее, а потом прочитаю ей. Когда я ей об этом сказал, она так радовалась, как ребенок. В этот вечер мы не пошли прогуляться перед отбоем. Она сначала накормила меня, а потом разделась и легла на кровать, закрыв глаза. Я смотрел на нее, как подрагивают глаза под веками, ожидая от меня действия, первого грубого или нежного прикосновения. Я любовался ее телом, тонким, белым, как снег, с маленькой грудью, приросшим к позвоночнику животом, длинными худыми ногами, призывно раздвинутыми в стороны. Мне захотелось ее нарисовать, я даже взял в руки мою книжку и стал делать первые наброски.

      Она открыла глаза и удивленно смотрела на меня. Я попросил ее сменить позу, она не поняла. Тогда я аккуратно повернул ее, чувствуя, как дрожь пробежала по всему ее телу. Она не понимала, что я делаю, и сильно испугалась. Тогда я объяснил, что она, конечно же, очень красива, но для меня это имеет лишь эстетическое значение. Я объяснил, что в четыре года, во время перехода из ОДУра в училище, меня сделали бесполым, проведя химическую кастрацию. Интересно, как нас выбрала система, или кто-то из департамента просто наугад поставил наши номера в список. Но после процедуры я стал чувствовать, что с меня словно сняли тяжелый груз. Кира слушала мой рассказ, а я рисовал ее. Она не двигалась около часа, хотя ей нестерпимо хотелось увидеть, что я нарисовал. Я показал ей ее портрет, она заплакала, встала передо мной на колени, положив голову мне на колени. Я поднял ее, как пушинку, и тут она меня поцеловала. Я ничего не почувствовал, только вкус серой каши.

      Когда прозвенел второй сигнал к отбою, она уже спала. Я заставил ее одеться, она сопротивлялась, плакала, хотела отблагодарить меня, не понимала, почему я смотрю на нее не так, как другие. Я улегся на полу, ей я сразу же отвел свою кровать. Спать на полу было неудобно и холодно, на ночь отопление убавляли, но я быстро привык. Посреди ночи я проснулся от того, что она меня будит. Она попросила меня лечь рядом с ней, она замерзла. Я лег, Кира действительно дрожала от холода. Она прижалась ко мне и крепко уснула, а я до утра пролежал не двигаясь, спать не хотелось совсем.

      Завтра у меня выходной, в этом месяце мне полагается их два, и мы пойдем с Кирой на центральную площадь, в преддверии перехода на новый годовой период я мог общаться с кем угодно, это не запрещалось, наши жрецы отовсюду твердили, что мы равны по крови, но об этом быстро забывалось