Паломино. Даниэла Стил

он же станет твоим! Послушай, мы могли бы усыновить новорожденного, мы с тобой еще молоды и можем взять самого лучшего малыша. А дети так много значат для семьи, любимый, подумай об этом…»

      Во время таких обсуждений ее глаза всегда сияли, а его блестели как лед, и он отрицательно качал головой. На все ее уговоры усыновить ребенка Джон неизменно отвечал отказом. Что ж, теперь ему не о чем беспокоиться. Через три месяца, так, кажется, он сказал, у него родится первенец. Его собственный ребенок. При мысли об этом Саманта вздрагивала, будто от удара.

      Она постаралась не думать на эту тему, поднявшись на верхний этаж и отперев дверь своей квартиры. В последнее время здесь стоял затхлый запах. Окна были постоянно закрыты, в комнатах царила жара, растения в горшках засыхали, а Саманта даже не пыталась их спасти. И выбрасывать не выбрасывала. Все, все здесь было пронизано нелюбовью, квартира приобрела нежилой вид, словно сюда заходили только переодеться – и больше ничем тут не занимались. И так оно и было. Саманта с сентября перестала себе готовить, она лишь делала себе кофе. Завтраком Саманта пренебрегала, обедала обычно вместе с клиентами или с другими служащими компании «Крейн, Харпер и Лауб», а про ужин, как правило, забывала. Если же ее вдруг одолевал голод, то она покупала по дороге домой сандвич и ела его прямо из вощеной бумаги, положив на колени и уставившись в телевизор, по которому показывали новости. Саманта с лета не доставала из буфета тарелок, и ее это нисколько не волновало. В последние месяцы она вообще не жила, а существовала, и порой ей казалось, что так будет продолжаться вечно. Мысли Саманты были только о том, что произошло: она вспоминала, как Джон сказал ей, что он уходит, думала, почему он ушел, и страдала из-за того, что он больше не принадлежит ей. Боль сменилась яростью, за яростью пришла тоска, за ней – снова негодование, и наконец к Дню благодарения Саманту настолько истерзали противоречивые чувства, что душа ее онемела. Саманта чуть было не завалила самую крупную рекламную кампанию, порученную ей за все время работы в агентстве, а за две недели до этого она зашла в кабинет, закрылась на ключ и упала ничком на диван. На мгновение ей показалось, что она сейчас забьется в истерике или потеряет сознание, а может… может, кинется к первому попавшемуся человеку и начнет плакаться в жилетку. Ведь она никому, абсолютно никому не нужна, никого у нее нет! Отец Саманты умер, когда она еще училась в колледже, мать жила в Атланте с мужчиной, которого она считала очаровательным (с чем Сэм, правда, не соглашалась). Он работал врачом и был напыщенным и жутко самодовольным типом. Но ничего, мама счастлива – и ладно!.. Все равно Саманта не была настолько близка со своей матерью, чтобы обратиться к ней в трудную минуту. Она даже о своем разводе сказала ей только в ноябре, когда мать позвонила Сэм по телефону и застала ее в слезах. Мать поговорила с Самантой ласково, но отношения их не стали от этого теплее. Слишком поздно… Теперь Саманте нужна была не мать, а муж, человек, с которым она в последние одиннадцать лет лежала по ночам рядом,