Любовь-морковь… и точка. Татьяна Луганцева

охранник, сейчас к нам подойдут. – Аксинья высунулась в окно. – Мы к Свободе, дом номер пять.

      – Фамилия?

      – Соколова.

      – Да, вы в списке тех, кого товарищ Свобода рад видеть и утром, и днем, и ночью, – сверился со своими данными охранник и козырнул, выдав этим, что когда-то был военным.

      Шлагбаум поднялся, и машина проехала.

      – Товарищ Свобода? Это что значит? – Водитель игриво посмотрел на Асю в зеркало заднего вида.

      – Такая фамилия.

      – И вы жаждете ехать к Свободе?

      – Я бы жаждала ехать без глупых вопросов, но мне не повезло.

      – Молчу! Ого! Просто коттеджный поселок! Охрана… все дела… Буржуи отстроились…

      – Живут директор банка, директор рынка, пластический хирург, некто с неизвестным родом деятельности, – перечислила Аксинья кого знала.

      – Эх, везде одно и то же… Нет бы сказали, что живут врачи, учителя, инженеры, шоферы…

      – Я называла пластического хирурга, – напомнила Ася.

      – Я вас умоляю! Человек, который не лечит, не спасает жизни, а тупо вставляет сиськи, не может считаться врачом в полном понимании этого слова!

      – Но он – создатель красоты!

      – Жрец силикона он! Да мне вообще на него плевать! Я ж не собираюсь делать пластику!

      – А как насчет женщин, которым хочется омолодиться?

      – Вот дуры бабы! – крякнул водитель. – Всё, приехали. Дом номер пять.

      По расчищенной от снега тропинке уже несся Наум Тихонович в распахнутой телогрейке и красных галифе. Седые волосы развевались по ветру, а руки были распахнуты для приветственного объятия.

      – Ася, дочка! Как рад! Как рад! Просто сюрприз под Новый год!

      Аксинья пошла ему навстречу и, уткнувшись в его густую седую бороду, неожиданно для себя расплакалась.

      Уже через пять минут она сидела за огромным столом, накрытым яркой скатертью, с самоваром, блюдами из холодильника под общим названием «все, что есть» и связкой баранок на шее.

      Так Наум Тихонович встречал гостей, чтобы сразу настроить на душевный лад, окутать домашним теплом. Словно позаимствовал традицию у жителей далеких островов, которые вешали сошедшим на берег морякам венки из красивых крупных местных цветов. И Асе было очень приятно сидеть со смешными баранками.

      Жена и дети Наума Тихоновича уехали на новогодние праздники к его теще в Ярославль, и Свобода остался один. Не совсем, правда, один… В доме постоянно проживали человек десять, если не больше, художников и просто друзей хозяина. Причем вели себя как заблагорассудится. В основном бездельничали и пили самогонку, которую Наум гнал в огромных количествах и с разными ингредиентами: и с медом, и с можжевеловыми ветками, и с острым перчиком на украинский манер…

      Супруга временами тихо возражала против дармоедов, но Наум ее всегда одергивал:

      – Не бубни! Мой дом всегда был открыт для друзей, всегда был полон людьми, и так будет всегда! Надеюсь, что и ты это примешь, иначе бы не стала моей женой.

      Наум за своих художников