Вне времени. Анна Ураскова

ы его развалинам. К каждому сантиметру воспоминаний. К истории, которая наполняла тебя там. При каждом новом воспоминании – сжимается сердце. Становится чудовищно больно, невозможно дышать. Кажется, что жизнь остановилась, что вечность замерла на месте. Кажется, что твой мир, в котором ты был счастлив – мог быть счастливым, во всяком случае – кажется, что он уничтожен до основания. А если не уничтожен – то находится слишком далеко. Почему нельзя перешагнуть расстояние, которое нас разделяет? Скажи мне, это болезнь? Да, наверное. Ещё одна, самая страшная болезнь – помимо тех, что нас настигли. Все эти годы ты был рядом со мной – но это место не даёт мне покоя. Оно манит меня, я задыхаюсь без него. Без наших счастливых моментов там. В далёком «там», которого уже нет. А прошло всего лишь несколько мгновений нашей вечности. Как быстро всё исчезает в мире людей. Ты всегда говорил мне, что у нас появился второй дом – но дом ли? Мы чужие везде. Понимаешь? Этот мир нас выбросил и не принял. Просто потому, что мы другие. Мы никогда не были похожи на них – потому что мы счастливы. А другие очень тяжело переносят чужое счастье. Мне больно, я задыхаюсь – но я счастлива. Но вместе с тем… Ты когда-нибудь скучал по месту?

      * * *

      13 сентября, 37 год

      Вчерашняя ночь была светлой, такой Луны я никогда ещё не видела. Но Марк заставил меня вернуться в помещение, сказав, что на улице уже холодно. Я не могу на него обижаться, он беспокоится обо мне. Иногда мне кажется, что все они любят меня только потому, что я родилась такой слабой. Слабей обычного. Иногда я днём просыпаюсь от этого странного ощущения – недостатка движения в моих венах. Мне кажется, что я не живу. Эти страшные солнечные мгновения меня убивают. Как хорошо, когда чуть раньше опускается ночь. Как хорошо просто гулять по поместью, босяком, пока не видят остальные. И не начинают укутывать в десяток одеял. Как люди… Как бы я хотела быть одной из них. И когда-нибудь увидеть, как выглядит наш дом при свете Солнца. Как цветут дневные цветы. Как становится голубой тьма неба. Услышать, как поют дневные птицы. Но пока что моя чувствительная кожа не позволит мне всё это узнать. Когда-нибудь…

      – И что же «когда-нибудь»?

      Дневник упал на пол, страница перевернулась. Услышав за своей спиной, почти над самым ухом голос, девушка вздрогнула. Ей было около пятнадцати лет на вид, непроглядно чёрные короткие волосы обрамляли белоснежное лицо с впалыми щеками. Пряди чёлки падали на большие глаза поразительно глубокого цвета. Их оттенок напоминал цвет морозной черники, сливаясь иногда со зрачком, а вечные блики придавали бархатность мягким ресницам. Тёмно-серое, чёрное почти платье завершалось сложным кружевом. Девушка выглядела, как фарфоровая кукла. Она взглянула на стоявшего позади её стула юношу лет двадцати, с такого же странного цвета глазами, такими же чёрными волосами, чуть вьющимися и спадавшими на лицо. На его бледных губах была улыбка.

      – Марк, не пугай меня так…

      – Прости, я не удержался, – юноша наклонился и поднял дневник, положив его на стол, после, заметив грустный взгляд девушки, положил ладони ей на лицо.

      – Ты подсмотрел, – шепнула она.

      – Невольно. Иногда ты так много молчишь, что мне становится страшно за тебя, Дора. А в последнее время ты всё больше разговариваешь с бумагой, чем со своей семьёй.

      Дора опустила взгляд, но не пошевелилась. Марк убрал ладони, девушка безвольно опустила голову. Из-за глубины цвета её глаз иногда казалось, что она слепая, поскольку её взгляд слишком часто был устремлён к пустоте. Или к своим мыслям. И достать эту уникальную жемчужину из надёжной раковины было почти невозможно.

      Марк встал перед девушкой на колени, взяв её за тонкие, прозрачные почти запястья.

      – Доротея.

      Она подняла к нему взгляд. Её редко так называли. Лишь в особых ситуациях. Когда хотели дозваться до её ушедшего в мысли сознания.

      – Что тебя тревожит?

      Дора отрицательно покачала головой, смотря в глаза Марка.

      – Тебя тревожит твоё состояние? Последние два месяца ты так мало спишь днём.

      – Я хочу видеть Солнце.

      – Но оно погубит тебя.

      – Я знаю…

      – Дора… Мы рядом, мы твоя семья. Здесь ты в абсолютной безопасности, этот ужасный внешний мир тебя не тронет.

      – Почему «ужасный»? – от этой интонации отошло лёгкое дуновение сопротивления, так редко проскальзывавшее в её голосе, столь непривычно глубоком для ребёнка, на которого она была похожа. Дора поднялась и беззвучно, как невесомая тень, прошла к книжному шкафу, достав своими худыми пальцами одну из книг. Это была одна из новых, современных.

      – Люди называют это «энциклопедиями»… Посмотри, Марк, – она подозвала юношу к себе, тот поддержал тяжёлую книгу. – Разве это ужасно?

      На страницах были фотографии. Красивые замки, утопавшие в зелени, величественные горы, покрытые ледяными шапками, каньоны и долины, на дне которых блестели непокорные воды. Дикие мустанги, вздымавшие пыль далёких прерий. Горделивые волки, пересекавшие заснеженные леса. Перелётные птицы, пролетавшие над бескрайними