Слон меча и магии. Коллектив авторов

страшные и стыдные дела стараются делать в темноте, но от наших создателей и покровителей нам не спрятаться. Падающие звёзды – боги, которым в происходящее хочется вмешаться. Звёзды затухающие – боги, которым представление надоедает.

      С Цистерной всё наоборот. Глаза привыкают, иллюзия рассеивается, и ты понимаешь, что на самом деле внутри не просто мерцающие огоньки. Это рыбки. Сотни тысяч аллерских радужных аретт. У каждой на плавнике – по блестящей латунной кнопке. Кажется, эти насильно приколотые украшения их совсем не беспокоят. Ирма считает, что боль в плавниках они не чувствуют.

      Это мы – их боги. По словам Ирмы, они не способны осознать наше присутствие.

      Ирма Рётэс, создательница Левиафана, сейчас стоит позади меня. На стене перед ней – резная доска. Доску изготовила я; я назвала её Скрижалью, но вместо букв на ней сложные узоры. Сейчас пальцы Ирмы резво бегают по этим узорам, вбивают в них композицию.

      Композиции ей пишет мой брат, Годдри. Он стоит рядом со мной. Мы пялимся в окошко. Рыбки неспешно плавают туда-сюда. Косяк кажется мне раздробленным на множество разрозненных стаек. В Цистерне они чувствуют себя в безопасности. Там никто и никогда не рыбачит. Там нет хищников.

      Кроме тех, что создаёт Рётэс.

      Я бросаю взгляд на Годдри. Он не отрывает глаз от рыб; они его пленили, он ими зачарован. Мне приходится осторожно потрепать его за плечо. В тусклом свете масляных ламп я вижу на его впалых щеках блестящие дорожки слёз. Сердце сжимается. Он плачет часто, по поводу и без, такой уж он, хрупкий, и с годами мне на его слёзы смотреть легче не становится.

      – Ты готов?

      Он кивает в ответ, потом делает шаг назад, ещё один, разворачивается и быстро взбегает вверх по лестнице. Проводив его взглядом, я подхожу к Рётэс. У неё на лбу блестят капельки пота. Она одной рукой водит по медным линиям, второй – достаёт шарик рилума и закидывает его в рот. Её зрачки расширяются. Я облизываюсь: тоже хочется.

      На столе перед ней лежат шесть листов бумаги; они исписаны убористым почерком лорда Адафи, начальника дворцовой стражи. Описаниям сопутствуют схемы: обведённые кругами имена, сплетённые волнистыми стрелками в сложную сеть. Рядом с некоторыми стоят восклицательные знаки. Поверх доклада Адафи Рётэс развернула свиток, на котором Годдри начертал композицию. Вертикальные линии, простенькие символы, акценты, апострофы. Рётэс и Годдри выдумали целый язык. Мне он не понятен, но он предназначен не для меня.

      Медь под пальцами Рётэс начинает светиться. Теперь мир в окошке Цистерны вновь походит на звёздное небо, потому что кнопки в плавниках аретт тоже светятся и с лёгкостью затмевают блеск рыбьей чешуи. Дух захватывает. Но движение бесчисленных огней пока остаётся случайным. Рётэс ещё не закончила.

      Я оставляю её одну и поднимаюсь вслед за Годдри на второй этаж. Он, перегнувшись через перила, смотрит в Цистерну. Отсюда вид открывается на другое окно – оно сделано в верхней части резервуара, и оно гораздо больше иллюминатора внизу. Сквозь это окно Годдри видна львиная доля косяка.

      Мне на ум приходят другие сравнения. Рой светляков, вспугнутый проезжающим через поле ночью всадником. Золотая пыль в просеиваемом старателем песке. Блёстки в туши, которой лисситские женщины красят себе щёки.

      А кнопки в плавниках светятся всё ярче. Годдри отходит вдруг от перил, встаёт рядом со своей огромной деревянной доской и берёт в руки кусок угля. Затаив дыхание, я продолжаю наблюдать. Мы так долго к этому шли…

* * *

      Никогда раньше не видела зал для аудиенций настолько полным. За столом нет ни одного свободного кресла, придворные расположились двумя длинными рядами. Во главе стола, прямо напротив нас, сидит Принц. Стол на том конце сужается, а пол там слегка приподнят, из-за чего кажется, что наш правитель как бы дальше и выше нас.

      Присутствует в зале и ещё один важный человек: он расположился в углу, в тени, и одет он в простенький серый халат. Посол из Лисса. В последнее время все самые важные решения принимаются в его присутствии.

      На благородном лбу Принца залегла глубокая морщина. Он хмур: меня это радует, потому что он хмурится только тогда, когда размышляет о чём-то всерьёз.

      – Госпожа Рётэс, – говорит он. – Простите меня; мои учителя не слишком много времени уделяли натуралистике и алхимии. Мне сложно поверить, что рыбы способны вам что-то рассказать.

      Рётэс подобна натянутой тетиве. Она отвечает так бойко, словно пытается Принца словами расстрелять.

      – Ваше Высочество, вы правы. Рыбы глупы. Дело не в самих рыбах. Речь идёт о сложнейшем поведении, которое они способны демонстрировать. Поведение отражает отточенные веками базовые способы коллективно реагировать на опасность. Я думаю, что с тем же успехом я могла бы использовать пчёл или муравьёв.

      – И почему же вы используете не их?

      – Муравьи слишком малы и деликатны. И я очень чувствительна к пчелиным укусам.

      Он смеётся.

      – Повторите, пожалуйста, что именно делают рыбы?

      – Залог безопасности аллерской аретты – быть среди